– Эти передачи, – подсказала она. – Значит, мы должны считать, что они на самом деле идут с планеты?

– Понятия не имею. Это… Наверное, это объясняет, почему большая их часть совершенно не понятна. Но это не объясняет те, что немного похожи на Имперский С… так что, возможно, это Керн.

– А мы пытались говорить с Керн?

– По-моему, Карст все поставил на незаметное нападение.

– До чего тонко! – бросила она. – Думаю, теперь пора бы поговорить с Керн, как считаешь? – Она приостановилась, тяжело дыша. – Да, правда: иди и сделай это прямо сейчас. Давай действуй. Когда доберемся до рубки, я поговорю с Карстом про пушки. А ты обсуди с Керн какую-нибудь хрень, узнай, что она скажет. Может, ей на самом деле не нравится, что по ней ползают пауки. Может, она теперь наш союзник. Не спросишь – не узнаешь.

У нее по-прежнему сохранилась прежняя целеустремленность – облекала ее, словно лохмотья прежде великолепного одеяния, – и Холстен даже немало воодушевился. Но это длилось только до тех пор, пока она не дошла до рубки и не увидела то, что передают дроны. Тогда Лейн остановилась на пороге и воззрилась на экран, точно в том же ужасе и растерянности, что и остальные. Мгновение все взгляды были устремлены на нее, и если бы она в этот момент объявила, что все потеряно, то, скорее всего, никто не захотел бы принять маршальский жезл.

Однако это была Лейн. Она держалась и боролась – будь то спутники, пауки или само время.

– Ё… – сказала она выразительно, а потом повторила еще несколько раз, словно это придавало ей сил. – Холстен, начинай переговоры с Керн. Карст, вызывай сюда Вайтес, а потом начинай рассказывать, что мы, на хрен, можем со всем этим сделать.

Получив в свое распоряжение связь (вернее, освоив с полдюжины обходных путей, которые, как объяснил Альпаш, техники придумали, чтобы компенсировать нестабильность системы), Холстен стал думать, что же можно отправить. Он знал частоту спутника, однако пространство вокруг планеты кишело шепчущими призраками – слабыми сообщениями, которые, как он уже вынужден был признать, не были просто сигналами спутника, отраженными от планеты.

Он попытался прочувствовать значимость этого факта и того беспрецедентного положения, в которое попал. Однако единственным доступным ему чувством оказался усталый страх.

Он начал составлять послание на своем безупречном имперском С, мертвом языке, которому, похоже, предстояло пережить человечество. «Корабль-ковчег «Гильгамеш» вызывает доктора Аврану Керн»… Он споткнулся на «требуется ли вам помощь»: ему в голову лезли неуместные варианты, например «Доктор Керн, вы покрыты пауками».

Он глубоко вздохнул.

«Корабль-ковчег «Гильгамеш» вызывает доктора Аврану Керн». И будем говорить прямо: она их знает, и они знают ее: они же все-таки давние противники. «У нас не осталось иного варианта, кроме высадки на вашу планету. Стоит вопрос выживания человека как вида. Пожалуйста, подтвердите, что не будете нам препятствовать». Это была жалкая мольба. Он осознавал это, хоть и отправил сообщение к планете со скоростью света. Что Керн может сказать, что их удовлетворило бы? Что может сказать он, чтобы заставить ее отказаться от своего безумного предназначения?

К этому моменту уже пришла Вайтес, и они с Карстом и Лейн сели тесным кружком, обсуждая важные вопросы и предоставив Холстену болтать с пустотой.

А потом пришел ответ – или нечто вроде.

Его отправили с того узла паутины, который Карст определил как спутник, – и он был гораздо мощнее, чем те слабые сигналы, которые Холстен анализировал перед этим. Можно было не сомневаться в том, что ответ адресован «Гильгамешу» и предназначен именно им. Если это когда-то и была Керн, то, похоже, ее давно не стало: это была не ее четкая старомодная речь, а снова тот странный почти-имперский, который он ловил до этого: нагромождение чепухи и цепочек букв, которые выглядели как слова, но словами не были – а между ними несколько слов, которые могли быть даже фрагментами предложений, словно неграмотный подражает письму по памяти. Неграмотный с доступом к радио и способностью кодировать сигнал.

Он снова отправил послание, на этот раз вызывая Элизу. А что ему было терять?

Ответ был в том же духе. Он сравнил его с предыдущим: несколько повторенных участков, несколько новых – и к этому моменту его взгляд профессионала выделил определенные повторяющиеся закономерности в тех обрывках, которые ему интерпретировать не удавалось. Керн пыталась что-то им сказать. Или, вернее, что-то пыталось им что-то сказать. Он не знал, было ли это по-прежнему приказом убираться, и если это так, то нет ли там какого-то предупреждения им? Поворачивайте обратно, пока не поздно?

Но для них нет «обратно». Они сейчас на пути к единственной потенциально пригодной для жизни планете, которой они в состоянии достичь.

Он размышлял над тем, что можно было бы послать, чтобы вытолкнуть Керн в нечто, хоть немного похожее на разумность. Или Керн сейчас уже тоже превратилась в отказывающее устройство? Может, близится конец всем творениям рук человеческих, как он пришел к самим творцам?

Невозможно было допустить, что вселенная останется создателям этой охватившей планету паутины – легионам безмозглых ползучих тварей, которым никогда не узнать испытаний и трудностей, через которые прошло несчастное человечество.

Новое сообщение пришло им на той же частоте. Холстен тупо его выслушал: даже не имитация языка, а просто цифровой код.

К его стыду, опознал его «Гильгамеш», а не он сам. Это был тот сигнал, который Керн когда-то отправляла к планете. Это был ее тест на разумность для обезьян.

Не пытаясь анализировать свои побуждения, Холстен составил правильный ответ (ближе к концу – с подсказками «Гильгамеша») и отправил обратно.

Последовала новая серия вопросов – на этот раз новых.

– Что это?

Лейн оказалась у него за спиной, как в былые времена. Если не оглядываться, можно было убедить себя в том, что со времени их прошлого сеанса утекло не так уж много воды.

– Керн нас проверяет, – ответил он. – Может, хочет убедиться, что мы достойны?

– Отправляя нам экзамен по математике?

– Она и раньше была не слишком логична. Так почему бы и нет?

– Ну, так отправляй ей ответы. Давай!

Холстен так и сделал: составлять ответ стало намного легче, когда из уравнения удалили сложности самого языка.

– Конечно, мы понятия не имеем, какой в этом смысл, – напомнил он.

– Но остается надеяться, что смысл есть, – отозвалась она сухо.

Холстен смутно отметил, что на заднем плане переминаются Карст и Вайтес, которым не терпится вернуться к обсуждению военных действий.

Третьего этапа теста не было. Вместо этого они получили новую порцию того раздражающе почти-имперского С, который Холстен уже видел. Он быстро его проанализировал, прогнав через свой дешифровщик и программу распознавания закономерностей. Текст казался более простым и с гораздо большим количеством повторяющихся участков. Ему в голову пришло сравнение «как разговор с ребенком», и он испытал еще один головокружительный момент сомнений в том, кто или что говорит там, далеко. «Керн, конечно же? Только Керн, которая стала странной – еще более странной – из-за разъедающего воздействия времени и расстояния». Однако, хотя точкой отправки сигнала и было крошечное Сторожевое Обиталище Керн, какой-то уголок его сознания уже понял, что это не так.