безрассудным и глупым. Однако иначе не могу. Не могу сейчас спокойно взвешивать, рассуждать. В голове все спуталось, хуже, чем перед экзаменами. Лялька, я вот почему тебе написал: все, что говорил на суде известный вам Егорий Жилов, — о котором Андрюшка очень хорошо знает, — все ложь. Теперь я убедился и мне известно точно: Жилов и его компания обманули суд. Очкастый адвокат разработал весь план. Подручные Жилова уговорились взять на себя всю вину, все его грехи, чтобы отвести удар, оставить Жилова чистеньким…»

Ляля поднесла ближе к глазам листок, как будто плохо различала буквы. Не могла читать, путала строчки, то и дело возвращаясь к прочитанному:

…«оставили чистеньким. Чтобы Жилов сберег все награбленное и выручил их — хлопотал, подкупал, выгораживал. Чтобы они, в случае чего, могли вернуться на готовенькое. Все это знаю точно, но не могу доказать, нет фактов. И они, безусловно, вывернутся. Поэтому решаю так: любым путем доведу до сведения жиловской шайки, будто располагаю всеми материалами по жиловскому делу, имею свидетелей, готовых выступить и подтвердить, что в мои руки попали важные документы и со всеми этими документами уезжаю в центр, где меня ждут… Жиловские должны знать день и час моего отъезда, номер вагона и места, они должны видеть даже самый билет, осмотреть и обнюхать плацкарту. А главное, пусть знают, что я со всеми материалами отправляюсь ночью, пойду один через нашу левадку. У них не останется времени спокойно обдумать, разобраться, а трусость и страх расширят глаза. Уверен, с перепугу они решатся на грязное дело. Сейчас они плюют на всех…»

Ляля не смогла дальше читать, передала страничку мне, но строчки запрыгали перед глазами и только потом, с трудом во всем разобрался:

«…Жируют и смеются над нами, ходят сверхчеловеками, но чуть что при первом же громе поднимется паника, начнут психовать. Несомненно, они пойдут на все, лишь бы оборвать нити. Они бросятся на меня, я уверен. И этим самым разоблачат себя. Тогда их можно будет уличить и привлечь.

Лялька, дорогая, иду на таран! Не сердись на меня. Я издергался. Не осуждай, родная, такой, как есть. Не могу видеть, чтобы подлость торжествовала. Не могу, понимаешь!..»

Последние строчки почти невозможно было прочитать, — прыгали, сливались, буквы наваливались одна на другую:

«…Не осуждайте… Расценивайте, как того заслужил… Но я всегда старался быть…»

— Ну, что же ты замолчал, — с трудом проговорила Ляля, — читай все…

— Дальше ничего не пойму… У него всегда был плохой почерк. Тут еще какая-то записка. Вот: «Уважаемый товарищ Феоктистов!..»

— Кто это — Феоктистов?

— Не знаю… Ах да, последнее время он толковал о каком-то Феоктистове. Даже показывал мне его. Где-то, в каком-то доме, не помню. На балконе. Цветы поливал…

— Цветы? Погоди, Андрюшка, какие цветы? Причем тут цветы?

— Ладно, Ляля. Потом расскажу. Сейчас давай дочитаем, — и я прочел вслух записку, адресованную неизвестному человеку:

«Уважаемый товарищ Феоктистов!

Извините, что беспокою. Вы меня совершенно не знаете, но я очень много слышал о вас от ребят. В частности от наших самбистов. Пожалуйста, отнеситесь к моему письму со всей серьезностью и знайте, что от этого зависит исход очень важного дела. Сегодня после двенадцати часов ночи я буду проходить левадкой (зачеркнуто, исправлено: «пустырем») мимо новостройки в сторону вокзала. Поезд отправляется в 0.59. Сообщники известного вам Е. Г. Жилова знают о том, что я уезжаю в центр для того, чтобы передать следственным органам обличающие их материалы. Дальнейшее ясно. Прошу вас, товарищ Феоктистов, принять надлежащие меры…»

— Кто это — Феоктистов? — спросила Ляля, едва я дочитал письмо.

— Не знаю.

— Где он живет?

— Не помню. Где-то недалеко от дома железнодорожников. Леонид сказал, что Феоктистов будет в клубе строителей.

— Пошли скорее… Нет, погоди, где ты оставил Лешку? Лучше всего найти Лешку.

Я был уверен, что Лешку в подвальчике не застанем, — прошло уже около двух часов с тех пор, как мы расстались. Но спорить с Лялей — нелегкое дело. Мы наведались в фруктовый подвал, во все соседние рестораны и пивные — Лешки и след простыл. Тогда пришлось подумать о Феоктистове.

В клубе строителей его не было. Директора клуба мы не нашли, а дежуривший товарищ сказал, что за всеми справками нужно обращаться к директору. «И вообще, — прибавил он, — адресов ответственных товарищей мы не даем…»

Вернулись к клубу железнодорожников, обошли все примыкающие кварталы, но я никак не мог признать балкона и цветов, на которые указывал мне Лешка.

— Может, в адресный стол обратиться? — нерешительно спросила Ляля.

— Какой же теперь адресный стол!

— А знаешь что, давай по телефонной книжке.

— Не у каждого Феоктистова имеется телефон.

— Постой, Лялька, а почему непременно к Феоктистову? Мы ведь прекрасно можем обратиться в управление… Пойдем сейчас и все…

— Надо все же считаться с волей Леонида. Он просит передать письмо лично Феоктистову. Лешка пишет Феоктистову: «известного вам Жилова». Понимаешь: «известного вам». Значит, Леонид имел какие-то основания обратиться именно к Феоктистову.

В соседней аптеке мы выпросили телефонную книжку. Перелистали всю книжку с «додатками» и приписками на полях, но никакого Феоктистова не обнаружили.

Оставалось только одно — принять мой вариант.

Когда подходили уже к зданию управления, навстречу из боковых дверей вышли два гражданина в штатском, пройдя мимо, направились к серой машине, стоявшей в стороне, у края панели:

— Тебе в какую сторону, товарищ Гаркуша?

— Да мне к вокзалу. На Первую Железнодорожную улицу.

— Садись, подвезу, — дверца «победы» любезно распахнулась.

И тут вдруг мне сразу вспомнился адрес Феоктистова:

— Железнодорожная! Первая Железнодорожная! Слышишь, Лялька. Это уже совершенно определенно: Железнодорожная, балкон третьего этажа.

— Нечего сказать, точный адрес, — фыркнула Ляля, — ты бы лучше догнал этих людей да расспросил. Может, они знают Феоктистова.

— Да теперь я и так найду. Теперь мы найдем Феоктистова.

На звонок вышла девочка с пышным бантом в тонкой косичке:

— А кто вы такие?

Мы попытались растолковать, что нам необходимо срочно видеть товарища Феоктистова.

— А зачем вам видеть, — допытывалась девочка. Из-за ее плеча выглянул лохматый мудрого вида пес, окинул нас строгим взглядом: «Девочка правильно спрашивает: вам чего надобно?»

Эти переговоры продолжались бы, наверно, еще долго, но тут в коридоре послышались легкие шаги, и молодая женщина в праздничном весеннем костюме вышла на площадку:

— Дружок, марш в комнату, — прикрикнула она на собаку.

Лохматый пес покорно глянул на хозяйку: «Ладно, тебе видней», — вильнул широким, как метла, хвостом и застучал когтями по паркету. В глубине коридора он остановился, снова глянул на хозяйку, тряхнул головой, приоткрыл лапой