зрелости собираетесь получать, а зрелости ни на грош! Сколько золотого времени потеряно.

— Да у нас еще много времени, — оправдывался я, — наверно, еще часа два или даже больше.

— Часа два! Слишком мало времени, дорогие товарищи! — На углу он остановился: — Итак, по домам. Спокойной ночи.

— Нет, мы с вами.

— Нет уж, прошу подчиняться.

— Но вы не знаете никого — ни Лешки, ни очкастого, ни долговязого парня. Никого из них.

— Это ж которых «из них»?

— Ну, которые были в подвальчике. Не сомневаюсь, товарищ Феоктистов, — поспешил я заверить, — что Лешка именно этих людей по всему городу разыскивал, хотел, чтобы именно эти люди знали о его затее. Недаром долговязый следил за Лешкой в подвальчике.

— Существенно, — согласился Феоктистов, — отправишься со мной. А вы, милая моя барышня, извольте домой. По пути, — вот вам важное задание, — предупредите родных этого молодого человека, — кивнул на меня Феоктистов.

— Нет, и я с вами. Я очень тревожусь.

— Позвоните утром или когда найдете нужным. А теперь…

Никакие протесты и объяснения Ляли во внимание приняты не были. Она покорно подчинилась.

Однако вскоре нам пришлось узнать, что такое покорность Ляли Ступало.

На этом обрывается запись в моей общей тетради. Начал я свою повесть в минувшем году еще на первом курсе, на каникулах, когда свободного времени было больше. А сейчас время, как дыхание на беговой дорожке, — грудь наполнена, сердце работает отлично, но где-то в подсознании идет строгий отсчет каждого глотка воздуха: все подчинено одному стремлению, одной цели — приближающемуся финишу.

В педагогическом институте меня зачислили на основное отделение, однако я перешел на вечернее — жизнь диктовала. На нашей стройке все удивлялись, что я избрал филологический.

Однажды произошел такой случай: я предложил кой-какое усовершенствование электросварочной аппаратуры для облегчения веса и более удобной работы на конструкциях. Техник просмотрел чертежик, повертел так и сяк, пожал плечами. Ну, думаю, все! Аминь! Забраковано! А техник смотрит на меня судейским оком и говорит: «Отлично. Однако не понимаю вас, Ступалов. Зачем вам филологический? Вы же думать умеете!».

А если они еще узнают, что я стихи пишу! Нет, ни за что не признаюсь. Я даже от самого себя скрываю свои первые сочинения, нацарапаю наспех на листке и запрячу куда-нибудь в ящик.

На минувшей неделе сдали наш участок, выпало несколько свободных вечеров — решил закончить повесть.

Осталось дописать немного — начиная с того момента, когда товарищ Феоктистов помог Ляле сесть в трамвай и пожелал спокойной ночи.

Оставив Дружка на улице, мы зашли в ближайшее отделение милиции. Наведя справки и узнав, что Лешка на городской квартире не появлялся, Феоктистов вызвал машину:

— Он либо в поселке, либо уже отправился на вокзал, — решил Феоктистов.

В поселковое отделение Алексей Алексеевич не дозвонился, ждать вызова не стал:

— Надо спешить, иначе… — он не договорил — подкатила и засигналила «победа»; мы вышли из отделения. Дружок последовал за хозяином в машину, уселся рядом, внимательно присматриваясь к дороге.

— В поселок! — приказал Алексей Алексеевич шоферу.

— Леонид просил на левадку, товарищ Феоктистов!

— А я прошу в поселок. Немедленно! — и немного погодя прибавил, уже спокойнее: — Впрочем, по пути заглянем на пустырь.

Вскоре мы подъезжали к новостройке:

— Смотри в оба, — велел мне Феоктистов, — не пропусти долговязого, который за Лешкой следил. Сейчас он нам более всех надобен.

Машину оставили в переулке. Дружок то забегал вперед то отставал, однако ни на минуту не терял нас из виду — стоило только кому-нибудь заговорить с Феоктистовым, он мигом оказывался рядом, ревниво поглядывая на собеседника.

У самого пустыря нас встретил какой-то гражданин в штатском, совсем еще молодой, но осанистый человек, видимо, знающий себе цену. Поздоровавшись с Феоктистовым, он доложил, что на участке «порядок». Прохожие наблюдались, однако, народ все мирный: двое из железнодорожной бригады; запоздавшая гражданка с большой кошкой, закутанной в клетчатый платок.

— А чернявого востроглазого паренька не было? — осведомился Феоктистов, — цыганистого такого.

Я удивленно взглянул на Алексея Алексеевича — никаких примет Лешки ему не сообщал.

— Стройный, красивый паренек. Верно я рисую? — повернулся ко мне Феоктистов.

— Совершенно верно, Алексей Алексеевич. Волосы назад зачесаны.

— Нет, такого гражданина не было, — не задумываясь, отчеканил осанистый молодой человек.

— Девушка проходила, совсем молоденькая. Вроде чем-то взволнована. Хотел было осведомиться, однако она сейчас же скрылась в направлении вокзальной площади.

Феоктистов больше расспрашивать не стал, вкратце изложил суть дела. Помолчав, проговорил раздумчиво.

— Помнишь, товарищ Денисенко, у нас в клубе паренек появился? Модный такой, в кургузом пиджачишке, галстук с павлиньими разводами. На бильярде играл.

— Как же, помню, Алексей Алексеевич. Очень хорошо помню: дуплетами баловал. Хоть шары не часто падали, зато заказ знаменитый.

— Да-да, он самый. Я еще сказал тогда: «Неспроста этот паренек зачастил к нам. Что-то тянет его сюда».

— Помню, Алексей Алексеевич, — насторожился Денисенко. — Так значит, вы этого самого паренька разыскиваете?

— Думаю, что этого самого. А вот тебе и другой портрет: тупоносый в куцей кепочке, бритый затылок, бровь рассеченная.

— И этого запомним, Алексей Алексеевич.

— Подскажи еще приметы, — велел мне Феоктистов. — Подбери такие приметы, которые и ночью бросаются в глаза.

— Движения резкие, рывками, — попытался я выполнить просьбу Феоктистова — тонкий, длинный, шея длинная, как у гусенка, ходит развинчено, будто пружины на пятках…

Мы прошли всю левадку до новостроек, обогнули новостройки — ни души. Феоктистов то и дело присвечивал дорогу карманным фонариком, и, когда огонек погасал, вокруг становилось еще темнее.

По другую сторону пустыря нас ожидало несколько ребят с красными повязками на руках. Феоктистов поздоровался с ними дружески, перебросился торопливыми короткими фразами, объяснил задание, велел одному из них направиться на вокзал, проверить, явится ли к ночному скорому пассажир из вагона номер одиннадцать, место номер двадцать четыре.

Вернулись в переулок. Навстречу нам двинулся Денисенко, чем-то заметно взволнованный.

— Вот, пожалуйста, товарищ Феоктистов, — вот она, гражданочка. Та самая, про которую говорил. Все время тут вокруг левадки кружит. Никаких замечаний не принимает. Ну, на самом-то деле, — повернулся он к следовавшей за ним гражданке, — русским языком говорят!

Я глянул на гражданку:

— Лялька!

— Да, Лялька, — оборвала меня Ляля Ступало и подошла к Феоктистову. — Да, это я товарищ начальник. Ваше указание выполнила, домашних предупредила, сообщила, что задерживаемся по ответственному общественному делу.

— Абсолютно точное выполнение, — только и сказал Феоктистов, направляясь к машине. — Удивляюсь, почему вы до сих пор не в моей бригаде, — остановился на миг, — еще два-три таких бригадмильца, и город может спать спокойно, — шагнул к машине, распахнул дверцу: — Прошу вас, — галантно пригласил он Лялю, — или, может, предпочитаете рядом с шофером? Прекрасно. Ступалов, сядешь со мной.

Он велел шоферу гнать