Сил не прибавилось. Но азарт сменился злостью. Тупым, нерассуждающим бешенством. Не успеть? Хрен там! Крутись как хочешь, Зверь, но выбраться из клетки ты обязан. И, кстати, забудь о пяти часах. На то, чтобы подготовить машину к взлету, нужно не меньше пятнадцати минут. Это при самом лучшем раскладе, при наличии команды техников, при… У тебя на это уйдет минут сорок. Может быть, тридцать

Весело тебе?

Нет?

Странно.

— Пойдем, — приказал Гот, появляясь в дверях.

Пижон даже не взглянул в его сторону, покрасневшие глаза не отрывались от тусклых лампочек-индикаторов, рука мертво лежала на кнопке.

— Сержант Хайруллин!

— Да!

Рефлексы сработали, Азат поднялся на ноги. Вытянулся. — Вперед. — Гот кивнул на дверь. — Полетишь сомной, Потом отведешь вертолет в новый лагерь.

— А я как же… — Пижон посмотрел на индикаторы, на Гота, снова перевел взгляд на лампы.

— Забудь. — Гот принюхался, поморщился брезгливо. — Он без тебя сдохнет.

Вертолет был уже готов к вылету. Пижон, моргая от яркого света, долго возился с ремнями, в конце концов кое как пристегнулся и тут же заснул, даже не подключившись к рации. Гот толкнул его локтем. Поднял машину в воздух. Пижон не просыпался. Пришлось применить силу.

В черных глазах, затянутых мелкой сеткой лопнувших сосудов, была смертная усталость, но майор не почувствовал и намека на жалость. Сам удивляясь собственной жестокости, он поднял лицевой щиток и прорычал:

— Шлемофон подключи!

Пижон кивнул. Зашарил руками. То ли не помнил, как это делается, то ли вообще уже ничего не соображал. «Не посадит ведь машину», — подумалось мимолетно. Пижон сочувствия не вызывал, но вертолет было жалко.

— Стимпаки в аптечке, — процедил майор. — Возьми один.

— Ага.

Стимулятор подействовал не сразу. Но все же подействовал, и в глазах Азата появилась осмысленность. До прежней живости, правда, было еще далеко, однако на то, чтобы продержаться без сна еще часа четыре-пять, Пижона должно было хватить.

К сожалению, едва начав соображать, он начал и разговаривать:

— Гот, а записи?

— Что записи? — спросил майор, раздумывая, приказать Пижону заткнуться или пусть его треплется, лишь бы не спал.

— Ну, мои записи. — Азат вздохнул. — Ты же все забрал.

— Скажи спасибо, что никто, кроме меня, о них не знает.

— Ты их не отдашь?

— Нет.

— Гот! — Пижон жалобно поморщился. — Это же моя работа. Я ведь не для себя это делаю, я для людей. Ну все же должны знать, как мы тут… Здесь же настоящие герои проявились. Обычные люди, понимаешь, обычные солдаты, в сверхтяжелых условиях… И Ула. Это обязательно нужно Всем.

— Уле особенно, — кивнул Гот. — Слушай, мне давно интересно было, идиотами рождаются или этому на факультетах журналистики учат?

— Ты не понимаешь. — Кажется, Азат окончательно проснулся. — Если бы не наш «идиотизм», в ту же армию никто бы не пошел. Никогда. Без информации человечество бы из каменного века до сих пор не вылезло. Моя работа необходима. Она тебе и таким, как ты, грязной кажется, потому что вы, дай вам волю, вообще все от людей спрячете, засекретите, уничтожите. Ты даже не представляешь, насколько ценно то, что отснято на Цирцее. Ты…

— Заткнись.

Пижон замолчал. Застыл в кресле, напряженно вытянувшись. Ноздри чуть раздувались. Похоже, он злился, и это казалось странным. Раньше Гот с журналистами не сталкивался. Одно дело знать, что есть такие люди, мыслящие совершенно недоступными простым смертным моральными категориями, и совсем другое дело живьем такого лицезреть.

С полчаса царило молчание. В конце концов майор даже слегка обеспокоился, не заснул ли Пижон. Если заснет, его уже не разбудишь. И тут Азат подал голос:

— Он быстро умрет. Это плохо.

Рука на штурвале дрогнула. Неслыханное дело.

— Это ты про Зверя? — уточнил Гот, прикидывая, как бы сподручнее двинуть Пижона локтем в зубы. Ему, видимо, одного раза не хватило. А рисковать целостью пальцев перед самым «прыжком» совсем не хотелось.

— Да. За что ему легкая смерть? Это же несправедливо, он…

— Он умирает уже восемь дней, — майор пожал плечами, — и ты сам видел, насколько это легко. Кстати, Пижон, три дня из этих восьми его убиваем мы с тобой. Сам Зверь с жертвами управлялся максимум за несколько часов, так что ты куда круче его.

— Это не убийство, — буркнул Азат, — и если бы я камеру в его комнате не поставил, у нас сейчас на двух человек меньше стало бы. А тебе его жалко. Думаешь, Зверь бы тебя пожалел? Ему две жизни нужны «про запас». Попадись ты первым, знаешь, что бы он с тобой сделал? Резчика помнишь?

Вот погань самопишущая! И ведь верит, похоже, в то, что говорит. Он действительно не понимает, что значит для Зверя это трехдневное, бесконечное ожидание Смерти.

«Пожалуйста, Гот, не убивай так…»

— Слушай, Пижон, мне вот что интересно. — Майор искоса взглянул на собеседника. — А за что ты Зверя убиваешь? За то, что он тебя с «Покровителя» живым вытащил? За то, что на Цирцею посадил? Или за то, что через джунгли провел?

— Ты неправильно вопрос формулируешь.

— Да нет, — Гот покачал головой, — как раз правильно. Просто у тебя на этот вопрос ответа правильного нет. И не будет никогда. Джокер вот, в отличие oт тебя, понимает, почему Зверя убивать нельзя. Хотя знает о нем больше, чем ты или я А ты, если выживешь, лучше каждый день его в молитвах вспоминай. Благодарственных.

— Я его за Тихого еще тысячу раз убил бы. И не так, как ты хочешь. А так, как он сам убивал.

— Ах вот как! — хмыкнул майор. — Что ж, вполне понятно. Будь с вами на «Покровителе» Тихий, а не Зверь, ты, Пижон, подох бы еще в космосе. Это, без сомнения, лучше, чем так, как сейчас.

— Я…

— Все. Умолкни.

До самого кратера оба не произнесли больше ни слова.

…Вновь свои девизы поменяла знать —

С «Veni, vedi, vici» на «fuck твою мать» —

Западные кляксы по восточной степи

Слякоть ликованья на дежурных щеках,

Если им еще по кайфу, значит, рано пока,

Спи, моя нездешняя религия, спи…

«Паутина», закрепленная на поверхности двигателя, выглядела устрашающе. Висящий в переплетении тонких «нитей» болид казался крохотным. Он походил на застрявшую в ловушке осу. Именно осу. Сильную и злую. Паутина не удержит такую тварь. Стоит рвануться чуть сильнее, и прочные путы лопнут. Зверь объяснил, что нужно сделать, чтобы крепления распались и машина получила свободу. Пендель, помнится, пока объяснения слушал, только хмыкал и губу оттопыривал. Нижнюю. Ему за оттопыренную губу проще пальцами хвататься.