Кажется, родись психотерапевт в концлагере, то непременно бы учил, что ходить строем в пределах забора и сильно недоедать, — то, что люди должны.

Наблюдая, как в определённом возрасте мальчик начинает отдаляться от матери и перенимать всё больше повадок у отца, психотерапевт скажет, что мальчик, чтобы "развиться в мужчину, должен присоединиться к отцу". Будет объявлено, что это "сверхзадача, предназначенная мальчику" (Скиннер, Клииз, 1994). "Задача в том, чтобы одолеть сильнейшее материнское притяжение". При этом психотерапевт ни на секунду не задастся вопросом, зачем это нужно? Зачем мальчику впитывать все эти гендерные нормы и становиться Мужчиной, если прекрасно известно, что именно Мужчина склонен вести рискованный образ жизни (Тартаковская, 2010), плохо следить за здоровьем, не жаловаться на одиночество и страхи и плохо разбираться в собственных эмоциональных состояниях, что в итоге, среди прочего, приводит к более ранней смерти по сравнению с женщинами? В то же время люди с андрогинным складом характера по многим аспектам превосходят мужчин, держащихся за мужественность, как за святыню, в итоге испытывая больше субъективного благополучия. Как было указано в разделе о рождении мужского господства, весь прошлый век одним из основных направлений культурных трансформаций стала борьба с мужским гендером, с ограничением его пагубных влияний на всё общество (и на самих мужчин в том числе). Но нет, по мнению психотерапевта, раз мальчик делает нечто, значит, он должен это сделать, это его «сверхзадача». В этом и есть беда семейной психотерапии — она превращает банальные описания в глубокомысленные предписания. Происходит всё это совершенно некритично.

Другой пример — тема сепарации ребёнка от родителей. Психологическое отделение ребёнка от матери и от отца в психотерапии выставляется неким базисом развития личности, без которого невозможна дальнейшая «нормальная» жизнь ребёнка. Якобы ребёнок должен отдалиться от родителей, чтобы научиться самостоятельному принятию решений, что, в свою очередь, затем позволит ему вовсе покинуть родительский дом и начать самостоятельную жизнь, создать новую семью. Но нюанс в том, что психологическое и пространственное обособление даже взрослого ребёнка от родителей — опять же явление новомодное, оно получило широкое распространение именно в городах и всё те же 150–100 лет назад. В условиях тысячелетиями существовавшего крестьянского хозяйства взрослый сын никуда от родителей не уходил, и даже наоборот — приводил жену в дом, где она рожала детей, и весь этот коллектив существовал под одной крышей, занимаясь одним общим делом. Каким бы взрослым ни был сын, а он подчинялся отцу и матери, которые были главными в доме до тех пор, пока в силу старости не слагали с себя полномочия. Мужчина легко мог стать главой дома в 40, а то и в 50 лет. Хотя, конечно, и тогда продолжал слушаться наставлений матери. Какая-либо сепарация от родителей — это городское явление, возникшее с развитием малой нуклеарной семьи, то есть недавно. Вместе с этим же возникла и эпидемия депрессии, о чём подробно написано выше. То есть вот этот семейный распад — это явно негативное явление для психики человека, но это не мешает психотерапевтам выдавать его за нечто естественное и даже полезное, необходимое, через что нужно пройти.

В последние десятилетия в мире широко распространился феномен полиамории — организация сексуально-эмоциональных союзов из более чем двух человек, где за каждым признаётся право испытывать романтические чувства не к кому-то одному, а к нескольким одновременно. Полиаморию часто называют договорной немоногамией. Как и следовало ожидать, полиамория также натолкнулась на сопротивление со стороны психотерапевтов, некритичных носителей моногамной идеологии. Одна из полиаморок жаловалась:

— Когда я влюбляюсь в кого-то нового, становлюсь более счастливой, более ласковой со всеми. Как-то я ходила на сеансы к психотерапевту, и она сразу сказала: "Я не поощряю такого образа жизни". А через полгода призналась мне: "Женщину это должно опустошать, а тебя, наоборот, наполняет".

Вот самое интересное здесь — это то самое «должно». "Должно опустошать". Психотерапевт вооружён канонами своей культуры, но не осознаёт этого, а полагает, что говорит о каком-то естественном порядке вещей. Культура научила его думать, что более чем один сексуально-эмоциональный партнёр — это плохо и "должно опустошать", и терапевт некритично стремится внедрить эту мысль в голову клиента.

"Несмотря на демографическую распространённость полиамории, терапевты малообразованны о жизнях и потребностях полиаморных людей, а большинство учебников и брошюр по психологии и психотерапии не упоминают данную форму отношений" (Карлин, 2017), а если терапевт о полиамории и слышал, то воспринимает её как патологию. Давнее исследование установок психотерапевтов показало, что 33 % полагали, что людям, состоящих в полиаморных отношениях, характерны личностные расстройства или невротические тенденции, 9–17 % из них заявили, что попытались бы вернуть таких клиентов к моногамному образу жизни (Knapp, 1975). Что же и вовсе граничит с сатирой, так это то, что психотерапевты склонны воспринимать полиаморов более патологичными, чем тех моногамных людей, которые изменяют своим супругам. То есть люди, честно и открыто состоящие в нескольких сексуально-эмоциональных связях, считаются бо́льшим отклонением, чем люди, делающие это же, но скрытно и с обманом.

В некоторых случаях психотерапевты начинают прямо подшучивать над полиаморами или даже откровенно подкалывать, не скрывая неприязни. Не удивительно, что в подобной атмосфере полиаморы испытывают затруднения с поиском адекватного специалиста.

В июне 2020-го в США в городке Сомервилл, штат Массачусетс полиаморные союзы были узаконены. А ещё раньше, в 2018-ом, полиамория фактически была признана нормальным состоянием психики, когда Американская психологическая ассоциация (APA) рекомендовала психотерапевтам изменить подходы к консультированию полиаморных клиентов и перестать их дискриминировать. Очевидно, в итоге придётся существенно менять и многие концепции семейной психотерапии, ведь отныне терапевт сможет не ходить вокруг да около, а прямо сказать супругам, что они просто устали друг от друга и им наконец-то пора найти себе кого-то ещё. Хотя для чего ещё нужна семейная психотерапия, как не для удержания моногамной идеологии?

Культурно обусловленная предвзятость психотерапевтов проявляется и в борьбе за «традиционные» гендерные роли: глава семьи мужчина расценивается ими как норма, а если же лидер в семье женщина, то и расценивается она как патология (Ivey, Conoley, 1994). Таким образом, психотерапия нередко (или даже часто) оказывается не чем иным, как институтом отстаивания сложившихся культурных норм и в первую очередь — транслятором моногамной идеологии и мужского господства. Культурный критик Лора Кипнис (Laura Kipnis) солидарна, что "ложь о реальном положении дел заложена в институте моногамии. Правда угрожает существованию общественных институтов. Именно поэтому идея верности преподносится не только как «норма», но и как сокровенное желание всех людей. Общественно значимый труд по поддержанию моногамного идеала охраняется институтом семейной психотерапии.