Так и плыли до конца дня на одном ветре. Еще один встречный граппр, и нас можно брать тепленькими, голыми руками. Но я ждала этот граппр. Нашла бы в себе достаточно сил встать, зарубить одного оттнира и в ответ получить пяток мечей в бока. Но душа моя точно раздвоилась. Я не хотела смерти остальным и призывала ее только себе. Но как Безносая различит, кого брать, если начнет косить сплеча? Я не знала и ела себя поедом.

Ввечеру, когда пристали к острову, Сивый взял несколько ходячих и с ними обошел берег в обе стороны. Никого. Потом по сходням перенесли раненных на землю. Наше счастье, что остров оказался пуст, ни единой живой души. Распалили костры, Сивый добыл дичь, и скоро парни млели от тепла снаружи и внутри. А глубокой ночью от страшной раны в живот умер тот ражий детина с плоским лицом, который давеча разбил нос «о камни». Не смогли помочь. Сивый сам сложил погребальный костер и запалить его поднес на руках купчину. Плохо видела в темноте, но в отблесках погребального костра углядела две мокрые дорожки под глазами Круглока. Все в один миг навалилось – боль от ран, боль от утраты: ведь лишь для меня ражий детина запомнился как похотливый малый, а для купчины он остался товарищем и соратником. Наверное, не один раз вместе отбились от чужих ладей. Видала ражего в бою. Огонь! И вот нет его. Я уже попривыкла терять друзей и товарищей, с которыми еще вчера билась бок о бок. Уже не так саднило в душе, как в первый год, хотя долго ли сама воюю? А все же привыкла. И чего мамкину дочку понесло в отцовскую дружину? Об этом отдельный сказ, и все же… дура я! Не полезла бы в дружину, сидела бы дома, с детьми нянчилась… Хотя нет. Не нянчилась бы. Люди Крайра никого не пощадили. Даже к лучшему, что не вышла замуж. Сама себе обещала оставить меч после замужества. Ага, оставила!

Руки Безрода пришлись прямо на раны, Круглок даже губу закусил, чтобы не застонать. Дрожащей рукой запалил погребальный костер, а Сивый так и держал купчину на руках. Я тоже пыталась подняться на ноги, да не смогла. Рядом возилась и вздыхала Гарька. Наверное, тоже хотела встать.

В ночи, когда догорал погребальный огонь, ко мне подсел Сивый и без суеты, не пряча рук, распустил на груди рубаху, осторожно размотал старые повязки и наложил новые. Я не питала к нему теплых чувств, не видела его в бою, но мой постылый не присел с вечера, и не отдать ему должное было бы свинством. Помогла Сивому тем, что не сопротивлялась.

– Болит?

– Нет.

Не врала. Болело и впрямь не очень. Настолько не очень, что с легкой душой немного поспала бы. Сивый понял, что и слова из меня больше не вытянет, молча встал и ушел к Гарьке. Перевязал и ее, правда, наша коровушка, не в пример мне-колючке, с большей теплотой встретила руки, несшие облегчение. Попросила помочь встать, отвести до лесочка. Встали и пошли, и я удивилась тому, что Безрод не гнется в колесо, – ведь Гарька почти висела на нем.

К ночи я и сама встала. Еще вечером хотелось до лесочка, но не Безрода же просить! Я не Гарька, а он ей не постылый муж. Только перевалилась набок, глядь – а возле меня рогатка лежит, чтобы ковылять было сподручнее. Сивый позаботился, подложил под бочок. Усмехнулась и взяла палку в руки. Всячески старается облегчить мою долю. Ишь, ты, предусмотрительный!

Ковыляла до лесочка долго, сама не ожидала, как долго. И не в ранах дело. С моими царапками боец простоит еще такую же сечу, и даже две. Видать, силы отдавала не жалея, даже ходить не осталось. Уже почти доковыляла до места, как приметила свет костерка, бьющий из-за ветвей. Мигом подобралась и пошла вперед медленно, ступала осторожно, рогатку втыкала в землю бережно. Вот и заросли, а подо мною даже сучок не хрустнул, травинка не зазвенела. Горит костерок, перед ним человек. Вгляделась. Кто такой? Неужели чужих проморгали? И тут человек повернулся ко мне в пол-оборота, а я беззвучно ойкнула. Раскрыла рот и забыла закрыть. Перед костром сидел Безрод и сам себя перетягивал. Кровь проступала через ткань, но постылый муженек, не обращая внимания на такую мелочь, ловко перетянул раненый бок. Закончил, одернул рубаху, закрыл глаза и что-то зашептал. Я даже глаза прищурила, так не поверила тому, что видела. Неужели и Сивому в драке досталось? Но когда, и где? И неужели Безрод все же знает заговорное слово? Подозревала это, но теперь почти убедилась. По пальцам сосчитала бы воев, которым было ведомо заговорное слово, и то, пальцев одной руки стало бы много. Из них двое были ворожцы-бойцы.

На короткое мгновение Сивый как будто раздвоился перед моими глазами. Тот, которого знала, без следа уходил в туманную дымку забвения, становился бледнее и тоньше, а, второй, что остался, на глазах раздавался вверх, вширь, – и до боли делался похож на Грюя… Замотала головой, прогоняя видение, меня повело, я потеряла равновесие и сквозь еловые лапы провалилась на поляну к Сивому.

Постылый муж резко дернулся вбок, взвился на ноги, развернулся в мою сторону и выпростал руки вперед. Я только моргала, не говоря ни слова, и, наверное, моргала глупо. Сивый стоял лицом ко мне, слегка присев, пригнувшись и втянув голову в плечи. Ой, мамочка, эту боевую стойку я уже видела! Мне показал ее старый, пришлый боец, который жил у нас несколько лет назад. Из каких краев родом, откуда пришел – ничего этого мы не знали. Знали только, что всю жизнь сражался, а хорошо ли сражался – и говорить не стал. И так ясно было. До седых волос дожил, собственные морщины в зерцале увидал. Он не передавал мне и моим соратникам свое воинское уменье, отличное от нашего – говорил, дескать, в каком болоте кулик родился, ту водицу ему и хлебать. Но я все равно подглядела, как бьется пришелец. Вздумалось как-то старейшему вою отцовой дружины, такому же седому, кровь разогнать. Дурь в голову ударила, и пошли два седовласых сорванца на берег считать друг другу кости. Мальчишечье взыграло, – дескать, моя песочница, уходи, откуда пришел. Чужак недолго отнекивался. Обоим тогда перепало, но, по моему разумению, нашему досталось гораздо больше. И вот второй раз вижу такую стойку. Из дружинного воинский навык ничем не выбьешь, – сам не узнаешь, когда наружу вылезет. Любой мало-мальски глазастый угадает в человеке бойца. Это проще, чем репу распарить. Сивый узнал меня и устало опустился наземь.

– Чего надо? Не спится?

Даже теперь не спросил, почему караулю, будто вражину. А я глядела на Безрода, и все мне становилось ясно, кроме одного. Ну, хорошо, муж постылый, готова признать в тебе воя, хоть и бродишь беспояс. Признаю, что собой занялся в последнюю очередь, лишь после того, как помог остальным. Хорошо, что боевой навык так и прет наружу, но где ты был в сече, если я не видела?

– Давай перетяну, что ли? – знала, что скажет. Просто так спросила, от глупости.

– Сама на ногах не стоишь, – мрачно буркнул Сивый. Отчего-то ему было неловко. – Отойду подальше, делай, что хотела.

Безрод ушел куда-то вперед, а я, как дура, осталась лежать на еловых ветках. И чувствовала себя, будто непрошеный гость. Моя рогатина лежала рядом – протяни руку и хватай, но я отчего-то медлила. Спать захотелось. Так и осталась бы на мягких еловых лапах, так и дрыхла бы до утра, и вместе со мною как будто засыпали злость, ненависть и жажда Безродовой крови. Умиротворились в душе, ровно малые дети, аж сама улыбнулась. Но будет утро, будет новый день, и они проснутся. А пока пусть спят…