– Не пугай, кончилась казачья вольница, теперь над вами царев наместник с воеводою стоят. За убийство сотника стрелецкого кару смертную примешь, – хватая воздух ртом, словно пойманная рыба, прохрипел Евлашка.

– Ты от роду дурак или как? Неужели еще не понял, что для нас с Княжичем никто не указ, кроме собственной совести, – презрительно изрек Максимка и, ткнув слугу царева на прощание в харю кулаком, неспешно удалился.

8

– Теперь уж несомненно добрались, – сказал Кольцо. Кивнув на идущую от берега вверх по косогору тропу, он распорядился:

– Туда сворачивай. Мы дорожку эту с осени проторили, когда струги в крепость волокли.

– А это еще зачем? – удивился Княжич.

– А затем, что тут тебе не Дон. Охнуть не успеешь, как татары уведут ладьи или сожгут. Здесь, брат, так – ходи да все время оглядывайся, из-за любого кустика стрела ордынская может в спину прилететь, – ответил атаман.

– Ладно, не учи ученого, – рассмеялся Ванька и, секанув Татарина нагайкой, первым въехал на гору.

Не боле чем в полуверсте от берега он увидел деревянный городок. Обнесенный деревянным частоколом со сторожевыми башнями, тот, скорее, походил на небольшую крепость, чем на столицу Сибири.

– Так это и есть Искер?

– Он самый, – подтвердил догадку друга Кольцо. – Что, не шибко впечатлил тебя Кучумов стольный град?

– Да уж не Москва, станица наша и та, пожалуй, попригляднее будет, – презрительно ответил Княжич. Атаман нисколько не обиделся, судя по всему, ему было не до побратимовых насмешек. С опаской оглядев окрестности, Ванька-старший озабоченно изрек:

– Безлюдно что-то, дозорных даже вон на башнях нету. Беда какая-то, наверно, приключилась.

– А не могли ордынцы город захватить? – предположил Иван.

– Навряд ли. Наши просто так бы не сдались, тут сейчас одни лишь головешки обгорелые торчали бы, – неуверенно промолвил атаман.

Словно в подтверждение его речей, ворота распахнулись и из крепости выехали трое всадников.

– Да нет, зря мы переполошились, вон Васька Мещеряк встречать нас едет, – повеселел Кольцо. – Эй, Митька, разворачивай свою хоругвь, да пушки поскорей сюда тащите – пущай Ермак на наше войско полюбуется во всей его красе.

Тем временем подъехали встречающие. Один из них – казак лет сорока пяти с очень добродушным выражением лица, радостно воскликнул:

– Иван, а мы уже совсем отчаялись, решили, что царь тебя казнил.

Ловко спрыгнув с коня, он бросился к Кольцо с распростертыми объятиями.

– Ну и зря переживали, я ж вам говорил, победителей не судят, – снисходительно напомнил атаман.

– Так это же у нас, казаков, так заведено, а власть имущих, их сам черт не разберет. От царя с боярами какой угодно подлости можно ожидать.

– Да ладно, Вася, неча государя зря срамить, не такой уж царь и изверг, каким кажется. Ванька, вон, его едва не пристрелил, и при всем при этом жив остался. Знакомься, кстати, это побратим мой, Ванька Княжич, Андрея Княжича сын, – представил он Мещеряку Ивана.

– Да ты что? А я голову ломаю, не могу понять, где мы раньше виделись, – искренне возрадовался Мещеряк.

Пожимая есаулу руку, он участливо спросил:

– Отец-то как, не отыскался?

– Помер батюшка от ран в плену турецком, – ответил Княжич.

– Это кто тебе такое сообщил? – изумленно вопросил Кольцо.

– Князь Дмитрий. Новосильцев же посланником царевым в Стамбуле был. Как только я в туретчину собрался ехать отца искать, он и рассказал, что помер батька мой в застенке накануне казни.

– Стало быть, не допустил господь, чтоб нехристи поганые глумились над славным воином, – крестясь, промолвил Мещеряк и ободряюще добавил: – Не печалься, парень, такова уж наша доля казачья – не на печке помирать. Но до чего же ты с родителем ликом схож, даже спутать вас немудрено. А вот статью, видно, в мамку удался, Андрюха-то в плечах пошире был и ростом выше.

– Не в стати дело, он один из лучших бойцов на всем Дону, в рубке ж сабельной и вовсе равных не имеет, – заверил Ванька-старший.

– Неужто даже ты не устоишь? – задорно подмигнул ему Василий.

– Даже я, – честно признался Кольцо.

– Ну вот и славно, бойцы лихие нам позарез нужны, – тяжело вздохнул Мещеряк и тут же разъяснил причину своей печали: – Беда у нас большая приключилась, Пан погиб.

– Когда?

– Три дня назад.

– И как это произошло?

– Да как обычно – в засаду угодил. Вовсе обнаглела татарва, носу высунуть из крепости не дают. На ловлю рыбную и ту теперь не менее чем полусотней ходим, и редкий раз без крови дело обходится. Вы-то как, удачно добрались?

– Удачно не то слово, – с гордостью сказал Кольцо. – На Чувашем мысе Маметкул с уланами своими попытался нас перехватить, да Ванька вовремя неладное почуял. Так пушками поганых пуганул, что еле ноги унесли.

– Так вы и пушки привезли?

– Мы, брат, всего понавезли, даже про винишко не забыли. А где Ермак, что не вышел посмотреть, каких орлов я на подмогу ему привел?

– С Паном он прощается. Почти все казаки на погост ушли. Я вот тоже туда собрался, да вас увидал.

– Получается, мы прямо к похоронам прибыли?

– Выходит, так, – грустно улыбнулся Василий и, обращаясь к Княжичу, спросил: – А ты, Иван, знавал Никиту?

– Еще с младенчества, он частенько у нас в доме гостил, – ответил Ванька. О том, что именно Никита и сманил отца идти в туретчину, он промолчал.

9

Никита Пан был родом из черкасс, тоесть малороссов. На Дону он объявился лет двадцать назад, когда султан турецкий с крымским ханом вознамерились отбить у московитов Астрахань, а заодно и изничтожить вольное донское воинство, которое не только мешало нехристям грабить Русь, но и стало доставлять им многие печали в их собственных владениях. Вот тогда-то на помощь донским станичникам и пришли запорожцы.

Объединившись со стрелецкими полками астраханского воеводы славного князя Серебряного30, казаки разгромили басурман, да так, что из почти стотысячного войска нехристей назад вернулся только каждый пятый.

Однако вскоре средь православных воинов начались раздоры, но, как ни странно, не между запорожцами да донцами, а промеж самих малороссов. Их гетман31, человек на редкость властный и не менее бессовестный, нечестно поделил богатую добычу. В знак протеста против вопиющей несправедливости один из лучших запорожских атаманов со звучным именем Пан переметнулся к русским казакам.