По подсчетам Райдера, прошло примерно четыре месяца. Он отлично помнил, как вдвоем с Мэри принимал ванну в гостинице у Дока Стейнли. Их ребенку, так же как и их союзу, суждено было зародиться в водной стихии.

— Ты правда веришь, что родится мальчик?

— Нет. Я ни в чем не уверена. — Она внимательно всматривалась в его лицо. Может быть, он бы хотел иметь мальчика оттого, что у него уже была когда-то дочь? Не приносят ли воспоминания об этом слишком сильную боль? Даже через столько лет? — Для тебя это важно? — спросила она.

— Дочка — это просто замечательно, Мэри, — покачал он головой. — Я буду лелеять ее так же, как ее мать. — И он было поднял руку, но она поспешно прижала ее к своему животу. Райдер понял, что ему следует подчиниться и не двигался. И вот под его сильной ладонью что-то еле слышно зашевелилось.

— Оно согласно, — прошептала Мэри.

Райдер ласково рассмеялся, отнял руку и улегся на одеяло. Мэри уютно пристроила головку у него на плече, а руку положила на грудь. Оба наслаждались этим моментом тишины и неподвижности, укрытые сияющим звездами пологом ночи. Как часто на протяжении последних пяти месяцев они мечтали поскорее попасть в благословенную тишину этой молчаливой заводи в долине Хадсона. Чудесная картина всякий раз возникала перед их мысленным взором, когда нападки критиков и следователей становились слишком уж нестерпимыми.

Ряд репортажей, опубликованных Мэри Майкл в «Рокки-Маунтин ньюс», здорово им помог, но не убедил всех скептиков. Ведь история оказалась чересчур запутанной, а скандал задевал самые высшие эшелоны власти. Даже Джону Маккензи Великолепному не удалось уберечь Мэри от обвинений военных. Ей приходилось сутками отвечать на вопросы, оправдывая свое содействие в побеге Райдера и прочие действия, совершенные и по доброй воле, и по принуждению.

Ее все еще уязвляла необходимость оболгать себя в деле помощи Райдеру с целью заставить окружающих поверить во все остальное. На Востоке объявилась сама Флоренс Гарднер — она приехала вместе с генералом, которого вызвали дать показания в военном департаменте по поводу разграбленного конвоя. Старуха встретилась с Райдером и Мэри и предложила сознаться в том, что организовала побег, но они отвергли ее предложение. Генералу Гарднеру и так было несладко находиться под следствием, а новость о том, что он не в состоянии управиться с собственной матерью, могла окончательно положить крест на его карьере.

С того самого момента, когда семья Мэри ворвалась на лестницу, ведущую в винный погреб, началась такая суета и неразбериха, что приходилось только мечтать о минутах благословенного покоя.

Воспоминания Райдера были более четкими, чем воспоминания Мэри. Ведь даже несмотря на немедленную помощь, которую оказала ей Мегги, у нее на голове еще с неделю красовалась шишка величиной с воробьиное яйцо. Правда, она не могла признать, что нанесенный винной бутылкой ущерб оказался на удивление незначительным. А вот Анне Лей Гамильтон повезло гораздо меньше. Своевременное вмешательство Мегги означало лишь то, что в полученные раны не была допущена инфекция. Мегги сумела удалить осколки стекла, попавшие Анне Лей в лицо и горло (что оказалось чрезвычайно болезненной операцией), и промыла глаза. Однако никакая умелая сиделка не способна была бы вернуть Анне Лей ни былую несравненную красоту лица, ни былую остроту зрения чудесным голубым глазам.

Давая в суде показания против Уилсона Стилвелла, Анна Лей являла собою весьма жалкое зрелище. Ей ничего не стоило извратить правду настолько, чтобы оказаться в глазах окружающих невинной жертвой изощренного политика и интригана, поймавшего ее в сеть ложных обещаний. Эти показания очистили имя Райдера Маккея, но окончательно погубили его дядю. Страдальческая фигура Анны Лей сделала ее практически неуязвимой против обвинений других участников кровавого преступления. То один, то другой пытался указать на нее как на одну из вдохновительниц ужасного плана… и все терпели неудачу. А попытки Стилвелла и Ри-верса доказать, что дочь сенатора сама соблазняла их, пустив в ход все искусство обольщения, только лишний раз напомнила своре журналистов, зевак и политиков, что некогда эта дама обладала несравненной, трепетной красотой, трогательной и беззащитной, способной вдохнуть жизнь в самое скучное вашингтонское сборище. После чего любое слово лейтенанта или сенатора против нее срабатывало против них самих. Лейтенанта Риверса в компании с самыми жестокими бандитами повесили в апреле. Все остальные негодяи, участвовавшие в кровавой бойне, были распределены по нескольким тюрьмам в окрестностях Вашингтона и ждали казни — их собирались вешать группами по два-три человека в течение всего лета. Правда, про них почти позабыли теперь, когда в памяти нации резня в каньоне Колтера увязалась с самоубийством Уилсона Стилвелла. У редакций «Тайме» и «Геральд трибюн» не нашлось иных слов, кроме как сдержанной благодарности этому человеку, избавившему окружающих от своего присутствия. В то время как «Нью-Йорк кроникл» разразилась обширной статьей, обвиняющей самоубийцу в трусости.

Сенатор ушел из жизни, так и не признавшись, где укрыто похищенное золото. Тогда как все остальные соучастники отдали доставшиеся им слитки, сам Стилвелл вообще отрицал наличие у него какого-либо золота.

Мэри долго думала и усердно молилась, прежде чем решилась открыть тайну укрытых сенатором Иудиных сребреников. Но прежде она удостоверилась, что большая часть обнаруженного золота пойдет на компенсацию семьям погибших в каньоне солдат. А кроме того, получила гарантии от чиновников военного департамента, пообещавших прекратить донимать своими допросами Райдера. По ее понятиям, дело о каньоне Колтера можно было считать вполне закрытым. И военные оказались не в той позиции, чтобы иметь возможность с ней спорить.

Она привела их обратно в дом сенатора Стилвелла, в его винный погреб, и промолвила:

— Откровение святого Иоанна Богослова, стих 21, строка 21! — И, поскольку никто ничего не понял, добавила:

— «Улица города — чистое золото, как прозрачное стекло…»

Тут Райдер не выдержал и улыбнулся, тогда как офицеры совсем растерялись. Они даже испугались, не повредилась ли дамочка в уме. Вздохнув, она заявила:

— Хватит глазеть на меня, джентльмены. Ответ у вас под ногами!

Райдер оказался самым догадливым: первый вытащил из кармана перочинный нож и поковырял кирпичи, которыми был вымощен пол в погребе. Золото, как известно, довольно мягкий металл, и ему недоставило труда отколупать краску и добраться до вожделенных слитков. На острие ножа появились золотистые стружки. Он высоко поднял его, демонстрируя собравшимся офицерам, поиски которых не увенчались успехом. Армия успела перевернуть дом сенатора вверх дном не меньше двадцати раз — не исключая, конечно, и винный погреб — и все без результата.

— Как ты догадалась? — спросил Райдер, когда они вдвоем возвращались домой.

Вот тогда-то Мэри и рассказала, как машинально ковыряла ногтями пол, пока Райдер выуживал признания у Анны Лей, а потом, много позже, заметила у себя под ногтями золотые крошки.

Будучи отличным игроком в покер, она до поры придерживала эту тайну про себя, пока не удостоверилась, что обладает самой сильной картой и знает, как именно ее пустить в ход с наибольшей выгодой.