После погружения в подводные глубины желания, непостижимые, со вспышками молний, Анжелика с удивлением обнаружила, что день ясен и светел; оказывается, было не так поздно. Лишь на западе голубое небо приобрело фарфоровый оттенок.

Анжелика дошла до пересечения дорог, где начинался лагерь индейцев с их хижинами, кострами и кудрявыми собаками.

Вместо того, чтобы повернуть к дому, она пошла по тропинке, бегущей через поле к загородному замку де Монтиньи. Идея немедленно рассказать все мужу была ею отброшена как неуместная. Сам факт, что она целовалась с продрогшим возлюбленным, не играл для нее никакой роли и не имел далеко идущих последствий. Она не испытывала ни угрызений совести, ни страха.

Напротив, она поздравляла себя с этой милой интермедией, с восхитительным развлечением, которое хоть немного отвлекло ее от невыносимых страданий. Теперь она могла противостоять им, она вновь обрела легкость и силу; теперь она могла рассказать Жоффрею о допросе у лейтенанта полиции и угрозах, с этим допросом связанных. Она ощутила желание погрузиться в ребяческое чувство беспечности, пьянящее и наивное. Раскинув руки, как крылья, она побежала вверх по холму, ветер раздувал полы ее пальто, а индейские собаки бежали вслед за ней, вырванные из своего апатичного мирка ее внезапной эскападой. Они догнали и окружили ее, виляя хвостами, удивленные тем, что она вдруг остановилась, а она разглядывала внизу загородный замок де Монтиньи. Непонятно почему, но подступы к замку, обычно шумные и людные, показались ей неестественно спокойными. Ее возбуждение сменилось необъяснимой тревогой. Тишина царила кругом, изредка нарушаемая порывом ветра.

Анжелика начала спускаться к замку. Собаки покинули ее и вернулись в лагерь.

Дом казался почти пустым, лишь в кухне наблюдалось небольшое, движение, да из трубы поднимался дым. В комнатах первого этажа, где обычно к концу дня собирались офицеры, она не встретила ни одной живой души.

В учебном классе она увидела разбросанные по столу перья, карты, свернутые в трубки, бумаги и измерительные приборы, которыми Флоримон пользовался для своих «изысканий», но его самого там не было.

— Куда же они все подевались?

Она поднялась на второй этаж, надеясь найти Жоффрея в комнате, которую он называл «командным пунктом» и в которую не допускал никого. Она была там лишь раз. Там он спал, когда работа или собрания задерживали его далеко за полночь. Увидев изысканную мебель этой комнаты, Анжелика спросила себя, не было ли это специально устроено для герцогини де Модрибур.

Сейчас эта мысль, вновь пришла ей в голову, как только она переступила порог комнаты и почувствовала легкий, едва уловимый аромат духов. Она не смогла определить, были ли то духи Беранжер-Эме. Обойдя комнату несколько раз и принюхиваясь как кошка, она наконец решила, что это запах нескольких женских духов, что вернуло ей хорошее настроение. По-видимому, недавно здесь были гости, часть из них — женщины.

— Но куда они ушли?

Она снова спустилась на первый этаж и в одной из столовых обнаружила накрытый стол и следы оставшегося ужина, говорившие о том, что гости лишь недавно поднялись из-за стола. Наконец, поваренок, которого она встретила в саду, объяснил ей, что для гостей приготовили легкую закуску, а затем все ушли. И он показал ей тропинку, ведущую в лес.

Анжелика углубилась в заросли кустарника и берез, на которые еще падал свет, но вечерний сумрак уже начал удлинять тени на розовом снегу. Немного погодя она оказалась перед большой поляной, на которой собралось много людей, и все смотрели на Жоффрея де Пейрака. Он же стоял на небольшом возвышении лицом к ним и что-то говорил.

Среди присутствующих Анжелика узнала г-на и г-жу де Кастель-Моржа, Беранжер-Эме де ла Водьер, которая была без мужа. С удивлением она отметила присутствие этой женщины с острова Орлеан, с пышной черной шевелюрой: Элеонора де Сен-Дамьен, по слухам имевшая трех мужей. Было много офицеров и солдат.

Инстинктивно Анжелика осталась на месте, не спустившись со склона в ряды собрания, где было много ее друзей, а председательствовал ее супруг. Она почувствовала, что будет там лишней. Она напрягла слух и попыталась понять, что говорит Жоффрей. Она слышала его довольно четко, но не понимала значения слов. Внезапно ее осенило, он говорил не по-французски. Он говорил на лангедокском наречии, языке южных районов Франции. Ее больше не удивляло присутствие Элеоноры де Сен-Дамьен, теперь она не сомневалась в том, что здесь происходило собрание гасконцев. Но открытие было подобно удару молнии. Анжелика окаменела, мозг ее обледенел, так же как и конечности. Выходит, м-зель д'Уредан была права, когда говорила: «С тех пор, как среди нас присутствует г-н де Пейрак, гасконцы так и лезут из всех щелей. Кто бы мог подумать, что их здесь так много!»

Это объясняло и присутствие солдат и офицеров, большая часть которых была завербована на службу в Аквитании и Южном Провансе. Вдруг вся толпа с веселыми возгласами рассеялась, и Анжелике с трудом удалось избежать столкновения с кем-либо из присутствующих. Она сделала большой крюк, прежде чем снова подошла к дому.

Снег фосфоресцировал под лунным светом. Ночь обещала быть морозной. Анжелика дотронулась до своих губ, успевших забыть поцелуй де Барданя.

Подняв глаза к небесному своду, она сказала себе, что это ночь сожженных кораблей, предвестников сейсмических явлений, безумств и душевных потрясений. Она услышала бряцание собачьей цепи и увидела грустный тощий силуэт приближающегося пса.

Бедное невинное животное!

Что ждало ее в доме, все тот же кошмар? Там по-прежнему было пусто. Сюзанна только что ушла к себе, оставив на углях кипящий котелок и накрыв стол к ужину. Часть домочадцев ушли, должно быть, к м-зель д'Уредан, послушать чтение «Клевской принцессы», другие занимались своими делами в городе.

Стоя в одиночестве посреди большого зала, который она так любила, Анжелика искала и не находила признаки своего счастья.

Она была во власти смятения, которому было множество причин, но одна из них — физическое истощение, так как она умирала от голода и жажды.

В течение этого дня и накануне она ничего не ела, так как утром пошла на мессу Святой Агаты, затем г-н губернатор увлек всех на прогулку в свой сад, по возвращении с прогулки г-н Гарро д'Антремон около двух часов держал ее в своем кабинете. Расставшись с ней, он, должно быть, немедленно отправился в столовую, чтобы отведать отменную пищу. А она, размышляя об ужасных историях, прогуливалась, целуясь то с одним, то с другим, пытаясь обрести душевный покой, и в вечерних сумерках наткнулась на Жоффрея де Пейрака, окруженного гасконцами и красивыми женщинами и говорившего на лангедокском наречии.

А теперь уже солнце село и наступила ночь. У нее были ледяные ноги и пустой желудок.

Ее движения были резкими, так она пыталась выплеснуть хотя бы часть своего гнева и возмущения. Она сняла с плиты ведерко, в котором причудливо отсвечивала свежая вода, и с наслаждением долго пила. Затем отрезала себе большой кусок коричневого хлеба и положила на него кусок сыра, добавила ломоть ветчины и с тарелкой в руке села на край стола. Не утолив жажду, она поднялась, чтобы налить воды в кувшин, покрытый глазурью, и поставила его около себя. Она подавила в .себе желание пойти в погреб и налить чашку молока, слишком она устала. Набросившись на свой бутерброд, она стала перебирать в уме события сегодняшнего дня. Она очень хотела бы поговорить с Жоффреем о беседе с лейтенантом полиции, зная, что он успокоит ее, ведь он ничего не боялся. Гарро мог бы бросить к его ногам разложившийся труп де Варанжа, но выдержка и хладнокровие графа де Пейрака все равно одержат верх. Он был уверен в молчании своих людей.