На протяжении всей зимы Мотекусома и так находился в Достаточно щекотливом, двусмысленном положении, но весна принесла ему несравненно большее унижение. Теперь он жил под одной крышей не просто с чужеземцами, которые, Хотя бы формально, могли считаться гостями, но с исконными врагами своей страны и своего народа. Если надежда Рано или поздно избавиться от испанцев помогала Чтимому Глашатаю хоть как-то держаться, то, оказавшись якобы гостеприимным хозяином, а на деле пленником самых злобных, самых заклятых, самых ненавистных своих недругов, он окончательно впал в мрачное уныние. Во всем случившемся имелся лишь один плюс, хотя сомневаюсь, чтобы Мотекусома находил в этом утешение. Тлашкалтеки были несравненно чистоплотнее испанцев, и пахло от них гораздо лучше, чем от белых людей.

— Это нестерпимо! — заявил Змей-Женщина.

Эти самые слова я в последнее время все чаще и чаще слышал от все большего числа подданных Мотекусомы. Сейчас они прозвучали на тайном заседании Изрекающего Совета, на которое были приглашены многие не входившие официально в его состав благородные воители, мудрецы, жрецы и представители знати, в том числе и я.

— Нам, мешикатль, лишь изредка удавалось вторгнуться на территорию Тлашкалы, и мы не разу не смогли пробиться к их столице! — прорычал наш военный вождь Куитлауак. С каждым словом его гневный голос звучал все громче, и под конец вождь почти кричал: — И вот теперь эти ненавистные, презренные тлашкалтеки — здесь, в никогда не видевшем в своих стенах врага городе Теночтитлане! В Сердце Сего Мира! Во дворце военного правителя Ашаякатля, который сейчас наверняка рвет и мечет, пытаясь вырваться из загробного мира, чтобы вернуться в наш и отплатить за это оскорбление! Хуже того, тлашкалтеки даже не одолели нас в честном бою! Они заявились сюда по приглашению, причем не нашему, и поселились во дворце на равном положении с нашим Чтимым Глашатаем!

— Чтимым Глашатаем только по названию, — пробурчал главный жрец Уицилопочтли. — Говорю вам, наш бог войны отрекается от него.

— Пора и всем нам поступить так же, — заявил господин Куаутемок, сын покойного Ауицотля. — Причем действовать следует, не теряя времени, потому что если мы будем сидеть сложа руки, то другой возможности избавиться от чужаков нам может и не представиться. Хотя грива у этого Альварадо и сияет, словно Тонатиу, но сам он наверняка далеко не столь хитер и ловок, как его командир. Мы должны нанести удар до возвращения Кортеса.

— Значит, ты уверен, что Кортес вернется? — спросил я, поскольку уже десять дней после отбытия генерал-капитана не участвовал ни в открытых, ни в тайных заседаниях Совета и не был в курсе последних новостей.

— Наш куимиче с побережья сообщает нечто странное, — ответил Куаутемок. — Кортес не стал приветствовать своих новоприбывших братьев, и он даже не вступил с ними в переговоры, а обрушился на тех прямо с марша, ночью, захватив их врасплох. Любопытно, однако, что павших с обеих сторон было мало, ибо Кортес, словно на Цветочной Войне, стремился лишь разоружить своих противников и взять их в плен. После этого переговоры между ним и вождем белых людей, прибывших на новых кораблях, все-таки начались и ведутся до сих пор, сопровождаемые громкими спорами. Разумеется, разобраться во всем этом нам очень непросто, но, скорее всего, Кортес добивается передачи всех этих сил под его командование. Так что, боюсь, вернется сюда он уже со всеми этими людьми и оружием.

Вы должны понять, господа писцы, что всех нас тогдашние события повергли в полнейшую растерянность. Ранее мы предполагали, что новоприбывшие испанцы посланы королем Карлосом по просьбе самого Кортеса, поэтому его коварное нападение на соотечественников явилось для нас полнейшей неожиданностью и неразрешимой загадкой. Лишь по прошествии немалого времени, собрав и сопоставив обрывочные сведения, я осознал истинную меру наглого обмана, совершенного Кортесом в отношении обоих народов — и вашего, и нашего.

С первого момента появления в наших землях Кортес представлялся как посол испанского короля Карлоса, но теперь я знаю, что он им не был. Король Карлос вовсе не посылал его сюда — ни для умножения числа подданных его величества, ни для расширения владений Испании, ни для распространения христианской веры, ни по какой-либо другой причине. Когда этот человек впервые ступил на берег Сего Мира, ваш король Карлос, оказывается, и слыхом не слыхал ни о каком капитане Эрнане Кортесе!

Замечу, что даже по сей день его преосвященство сеньор епископ с презрением отзывается о Кортесе как о человеке низкого происхождения, в начале своей карьеры занимавшем невысокое положение, возмещавшееся лишь дерзостью да безмерными амбициями. Благодаря некоторым высказываниям сеньора епископа я теперь понимаю, что первоначально Кортес был направлен к нашим берегам вовсе не королем или Святой Церковью, но гораздо менее высокой властью — губернатором поселения на острове под названием Куба. И полномочия его простирались не далее обследования побережий, составления карт и, в крайнем случае, ведения небольшой меновой торговли с помощью стеклянных бус и прочих безделушек.

Но после того, как ему удалось легко одолеть правителя ольмеков, а в особенности после того, как слабый народ тотонаков покорился ему без борьбы, Кортес, видимо, исполнился решимости стать конкистадором, завоевателем Сего Мира. Я слышал, что некоторые из его офицеров, опасаясь гнева губернатора, выступили против этих честолюбивых планов, и именно по этой причине Кортес и приказал своим менее робким сторонникам сжечь корабли. Ну а после этого застрявшим на побережье, не имея возможности вернуться, испанцам, даже противникам Кортеса, не оставалось ничего другого, кроме как принять участие в затеянном им походе.

Как мне рассказывали, у этого плана было одно уязвимое место. Единственный сохраненный им корабль Кортес под началом своего офицера Алонсо (того самого, который первым владел Малинцин) отправил в Испанию — со всеми захваченными в наших землях сокровищами, в надежде на то, что пораженный богатыми дарами король Карлос узаконит его самовольное предприятие. Однако, чтобы эта затея увенчалась успехом, Алонсо надлежало тайно проскользнуть мимо Кубы. Прознавший об отправке этого корабля и сообразивший, что Кортес проявил неповиновение и самоуправство, губернатор Кубы собрал два десятка судов и множество воинов во главе с Панфило де Нарваэсом и приказал им изловить поставившего себя вне закона ослушника и дезертира Кортеса, лишить его всех званий и полномочий, заключить мир со всеми народами, с которыми оный Кортес успел поссориться, и вернуть преступника обратно в цепях.

Но, по словам наших лазутчиков-«мышей», получилось так, что беглец взял верх над тем, кого отправили за ним в погоню. И когда Алонсо, предположительно, раскладывал золотые дары и обещал золотые горы испанскому королю Карлосу, Кортес в Веракрусе делал то же самое по отношению к Нарваэсу, демонстрируя тому образцы здешних сокровищ, уверяя, что страна почти завоевана, и убеждая соотечественника присоединиться к нему, чтобы вместе завершить ее покорение. Он утверждал, что им нечего бояться неудовольствия какого-то там губернатора, ибо очень скоро они преподнесут, причем не своему непосредственному начальнику, а самому всемогущему королю, целую новую провинцию, превосходящую по размерам и богатству и всю Мать-Испанию, и все ее остальные колонии, вместе взятые.