Даже если бы мы, вожди и старейшины Мешико, знали обо всем этом в день нашей тайной встречи, мы едва ли смогли бы сделать больше, чем сделали тогда. Ибо совершено было следующее: проведя официальное голосование, Изрекающий Совет объявил, что, поскольку Чтимый Глашатай МотекусомаШокойцин «временно недееспособен», его брат, Куитлауацин провозглашается регентом с передачей ему всей высшей власти. Новый же регент первым своим указом постановил как можно скорее очистить Теночтитлан от чужеземной заразы.

— Через два дня, — сказал он, — наступит праздник сестры бога дождя, Ицтокуатль. Поскольку она всего лишь богиня соли, обычно церемония в ее честь не собирает молящихся, и в ней участвуют лишь несколько жрецов. Но белые люди не знают об этом. Как не знают, к счастью, и тлашкалтеки, которые никогда прежде не присутствовали при совершении в нашем городе религиозных обрядов иначе, как в качестве жертв. — Он издал ехидный смешок. — Так что можно порадоваться тому, что Кортес решил оставить здесь наших давнишних врагов, а не аколхуа, хорошо знакомых с нашими праздниками и обычаями. Сейчас я отправлюсь во дворец и, попросив брата не выказывать удивления по поводу откровенной лжи, скажу этому Тонатиу Альварадо, что предстоит важнейшая религиозная церемония, в связи с которой на площади в течение дня и ночи соберется весь город. На что я и прошу его согласия.

— Правильно! — воскликнул Змей-Женщина. — И пусть остальные присутствующие здесь предупредят всех благородных воителей и простых воинов, всех йаокуицкуи, способных держать оружие, что сначала им предстоит разыграть роль рьяных верующих. Видимость того, что они исполняют ритуальные танцы, не встревожит чужеземцев: что такого, если индейцы пляшут, размахивая оружием, тем паче в сопровождении музыки и пения? Но по сигналу…

— Постой, — перебил Куаутемок. — Мой родич Мотекусома не выдаст нас, поскольку поймет, для чего это нужно. Но мы забыли про эту проклятую женщину Малинцин. Кортес оставил ее на время своего отсутствия переводчицей при Тонатиу, но она не ограничивается этой ролью и задалась целью узнать как можно больше обо всех наших обычаях. Стоит ей увидеть на площади не одних только жрецов, а многолюдную толпу, как Малинцин мигом сообразит, что дело тут не в богине соли. А смекнув, предупредит своих белых хозяев.

— Предоставьте эту женщину мне, — сказал я, ибо давно дожидался такой возможности: мне хотелось удовлетворить не только личную ненависть. — К сожалению, чтобы драться на площади, я уже староват, но зато могу устранить одного из самых опасных наших врагов. Приводи в действие свой план, владыка регент. Малинцин не только не разоблачит нас, но и вовсе не увидит этой церемонии. Она будет мертва.

А план у нас был такой. Праздник начнется утром, весь день на Сердце Сего Мира женщины, девушки и дети будут петь, танцевать и вести потешные поединки. Только с наступлением сумерек туда, но не толпой, а по двое, по трое начнут подтягиваться мужчины. К тому времени уже полностью стемнеет и площадь будет освещена лишь светом факелов и курильниц, а чужеземцы в большинстве своем устанут и уйдут к себе спать. Или, во всяком случае, не заметят в неверном свете огней, что состав участников празднества разительно изменился. Их стало больше, причем все они взрослые и мужского пола.

Постепенно поющие и жестикулирующие танцоры соберутся в ряды и колонны, которые, переплетаясь друг с другом, направятся с центра площади к проходу в Змеиной стене, что ведет во дворец Ашаякатля.

Самую большую угрозу для успеха предстоящего штурма представляли четыре установленные на крыше дворца пушки. Каждая из них в отдельности могла накрыть картечью большую площадь и погубить уйму народу, но нацелить пушку вниз было не так-то просто. Поэтому Куитлауак считал необходимым подвести своих людей как можно ближе к стенам дворца, ничем не выдавая враждебных намерений. Потом, по его сигналу, мешикатль предстояло смять стражу У ворот, ворваться во дворец и завязать бой во внутренних помещениях. Пушек там опасаться не приходилось, а против стальных мечей и грозных, но медленно перезаряжающихся аркебуз наши воины должны были использовать свои обсидиановые макуауитль, да и к тому же предполагалось подавить врага численным превосходством. Тем временем остальные мешикатль поднимут и уберут деревянные мосты, перекинутые через лодочные проходы трех дамб, и с помощью луков и стрел отразят любую попытку союзных войск, находящихся на материке, преодолеть преградившие им путь каналы и прийти на помощь Альварадо.

Свой собственный план я продумал не менее тщательно. Прежде всего я посетил одного хорошего знакомого, сведущего лекаря, которому всецело доверял, и получил от него яд, по его словам, надежный и безотказный. Слуги Мотекусомы, в том числе и его кухонная челядь, разумеется, меня знали, а поскольку все они давно тяготились сложившимся положением, я легко убедил их использовать этот яд в точном соответствии с моими указаниями и точно в указанное мною время. Потом я попросил Бью убраться из города на время праздника Ицтокуатль, хотя ни о намеченном восстании, ни о моей особой роли, а также о том, что при определенном повороте событий белые люди могут обрушить мщение на моих близких, говорить ей не стал.

Бью, как я уже упоминал, была слаба, чувствовала себя неважно, и необходимость покинуть город ее отнюдь не радовала. Но она, зная, что меня приглашали на тайные заседания Изрекающего Совета, догадывалась, что следует ждать каких-то событий, и с готовностью вызвалась навестить одну свою подругу, жившую на материке, в Тепеяке. Учитывая состояние жены, я дал ей возможность отдохнуть до перекрытия лодочных проходов подъемными мостами, а уже ближе к вечеру она отбыла на носилках. Обе Бирюзы сопровождали хозяйку.

Я остался в доме один.

От нас до Сердца Сего Мира было достаточно далеко, и звуки притворного веселья до меня не доносились, но я мог представить себе, как по мере сгущения сумерек осуществляются различные этапы плана. Я мысленно видел, как вооруженные воины сменяют на площади женщин и детей, как разводятся мосты над дамбой… ну и все прочее. Меньше всего мне хотелось думать о собственной роли, ибо впервые в жизни я решился совершить отравление — коварное убийство исподтишка. Надеясь заглушить укоры совести крепким напитком, я взял на кухне кувшин октли и некоторое время, не зажигая света, сидел в погружавшейся во тьму комнате первого этажа, стараясь притупить чувства в ожидании неминуемого.

Потом с улицы донесся топот ног, и кто-то забарабанил в парадную дверь. Я отворил и увидел четырех дворцовых стражей, державших за края камышовую циновку, на которой лежало накрытое белой хлопковой тканью стройное тело.

— Прошу прощения за беспокойство, господин Микстли, — обратился ко мне один из стражей тоном, более похожим на приказ, чем на просьбу. — Не мог бы ты взглянуть на лицо этой мертвой женщины?

— А чего на нее смотреть? — буркнул я, несколько удивившись тому, что Альварадо или Мотекусома так быстро догадались, кто совершил это убийство. — Эту суку я могу опознать и не глядя.

— Нет, ты все же взгляни, — настаивал страж.

Я приподнял покрывало с лица умершей, одновременно с этим поднес топаз к глазу и непроизвольно вскрикнул. Там лежала молодая девушка, совершенно мне незнакомая.