Под порывами октябрьского ветра, налетавшего на дом, редко,но надоедливо хлопала задняя дверь. Осенью косяк разбухал, и надо было какследует надавить на дверь, чтобы закрыть ее. Сегодня они забыли это сделать.Джесси подумала: надо бы сказать Джералду, чтобы он закрыл дверь, пока этотстук не вывел их из себя. Но тут же решила, что этого делать не нужно – присложившихся обстоятельствах могло мгновенно измениться настроение.

Какое настроение?

Уместный вопрос. Теперь, когда Джералд повернул ключ во второмзамке и Джесси услышала над головой сухое щелканье, она поняла, что это волнуеттолько ее, а значит, не стоит стараться сохранить настроение. Не случайноименно она заметила, что дверь не закрыта. Этот рабский секс недолго дарил ейоткрытия.

Этого никак нельзя было сказать о Джералде. Ей не надо былодаже поворачивать голову, чтобы посмотреть на его лицо. Оно выражало крайнеевозбуждение.

Это глупо, решила она, однако дело не только в том, чтоглупо: скорее, довольно жутко, хотя она ни за что не призналась бы в этом.

– Джералд, почему бы нам не перестать валять дурака?

Он секунду помедлил в нерешительности, затем пересек комнатуи подошел к вешалке, которая стояла слева от двери в ванную. Пока он шел, еголицо прояснялось. Джесси наблюдала за ним с кровати, на которой лежала,раскинув руки. Кольца ее наручников были закреплены на стойках спинки кровати.Каждая рука могла передвигаться на расстояние не больше десяти сантиметров. Неслишком много простора для движения.

Джералд положил ключи на шкафчик – они резко звякнули – иповернулся к ней. Отражения озерной воды солнечными зайчиками плясали навысоком белом потолке спальни.

«Как ты сказал? Это занятие несколько утратило шарм? В немникогда и не было ни капли шарма!» Джералд ухмыльнулся. У него тяжелое, смедным оттенком лицо под редеющими волосами с начесом, черными, как вороновокрыло. Эта его ухмылка всегда производила на нее какое-то странное впечатление,которое она никак не могла объяснить. Это было что-то…

Впрочем, нет, все ясно. В такой ситуации он выглядит какдурак. Видно, как его коэффициент интеллектуальности снижается на десятьпунктов по мере расширения ухмылки на каждый дюйм. А когда ухмылка достигаетмаксимальной ширины, ее муж-адвокат выглядит как пациент психиатрическойклиники.

Это звучит грубо, но так именно он и выглядит. Когда живешьс мужем почти двадцать лет, не станешь говорить ему, что каждый раз, когдаухмыляется, он слегка похож на дебила. Нет, такие слова ни к чему хорошему неприведут. А вот его улыбка была совершенно иной. У него такая милая улыбка –возможно, именно эта теплая и добродушная улыбка когда-то привлекла ее. Онанапоминала улыбку ее отца, когда тот сидел в кругу семьи и рассказывал своиистории, потягивая предобеденный джин с тоником.

Но ухмылка Джералда была совсем другой. Джесси подумала, чтоэта ухмылка появлялась у него непроизвольно в ситуациях определенного рода. Ей,когда она лежала на кровати с поднятыми руками и в бикини, усмешка казаласьопределенно глупой. Даже.., дебильной. Он совсем не походил на плейбоев измужских журналов, которых он обожал в своей затянувшейся девственности: онпревратился в адвоката с румяным и слишком большим лицом под начесом, ничуть нескрывающим неизбежное появление лысины в ближайшем будущем. А сейчас к тому жеон выглядел как дебил с напряженным пенисом, вздымающим шорты. Не слишкомзаметным к тому же…

Хотя величина, собственно, не была главным фактором. Большевсего раздражала его ухмылка. В ней не появилось ничего человеческого, а этозначило, что Джералд не воспринимал ее просьбы и протесты всерьез. Она должнабыла протестовать; таковы были, по его мнению, условия игры.

– Джералд, ну прошу тебя!

Ухмылка стала шире. Открылись еще несколько зубов, а КИ упалеще на десять пунктов. И он по-прежнему ее не слышал.

Не слышал – она была уверена в этом. Джесси пока не моглапрочесть его, как книгу, – она полагала, что для этого требовалось большесемнадцати лет супружеской жизни, – но часто очень ясно представляла, какиемысли бродят в его голове. И если бы она не умела это делать, многое в ихсупружеской жизни пошло бы наперекосяк.

«Но почему же он совсем не понимает тебя? Как он непонимает, что всему есть предел?» Джесси испытывала странное раздражение. В нейвсегда звучали какие-то голоса – она полагала, что все люди их слышат, простоне говорят об этом, поскольку это что-то сугубо личное, – к тому же все этиголоса были ее старыми приятелями, привычными, как домашние тапочки. Но одинголос был новым. И совершенно непривычным.., странным. Это был сильный инетерпеливый голос. И он снова заговорил, отвечая на собственный вопрос: «Нет,черт побери, дело не в том, что он не понимает тебя, а в том, что он и нежелает тебя понимать!» – Джералд, правда, мне это не нравится. Открой замки иотпусти меня. И мы займемся тем же, но по-другому. Я сяду на тебя, если хочешь.Хочешь? А то можешь просто лежать с руками за головой, а я сделаю, знаешь, так…

«Ты уверена, что хочешь этого? – спросил новый голос. – Тыдействительно уверена, что хочешь близости с этим человеком?» Джесси закрылаглаза, как будто так она могла заставить голос замолчать. Когда она сноваоткрыла их, Джералд стоял у ее ног в нетерпении. Его ухмылка стала еще шире:открылись последние зубы с золотыми коронками симметрично по краям рта. Джессивдруг поняла, что не просто не любит эту дурацкую ухмылку, – она бесит ее.

– Я отпущу тебя.., если ты будешь хорошей девочкой, Джесси.Ты ведь умеешь быть хорошей, а?

«Уже было, – шепнул новый умный голос, – все это было инадоело».

Джералд поддел большими пальцами резинку трусов, и онислетели на пол, миновав инструмент любви. Это была не та замечательная любовнаямашина, которую она нашла в раннем возрасте на страницах «Фанни хилл», но нечтоскромное, розовое и мягкое – пять дюймов заурядной эрекции. Два или три годаназад во время одной из своих редких поездок в Бостон она видела фильм подназванием «Живот архитектора». Она подумала: "Ну вот, а теперь я смотрю«Член адвоката». Она вынуждена была стиснуть зубы, чтобы не расхохотаться. Этобыло бы совсем неуместно.

Затем пришла мысль, от которой смеяться совсем расхотелось:он не осознает, насколько все это серьезно, потому что она, Джесси МэхаутБюлингейм, жена Джералда, сестра Мэдди и Уилла, дочь Тома и Салли, бездетная,вообще отсутствует. Она просто перестала существовать для него в тот момент,когда ключи с тонким лязгом защелкнули наручники на ее запястьях.

Дешевые порнографические журналы, которыми он увлекался вюности, уже давно уступили место стопке толстых иллюстрированных изданий внижнем ящике стола. Женщины, запечатленные на снимках, из одежды имели на себетолько жемчуг – и больше ничего; они позировали на четвереньках, задравзадницы, на толстых коврах из медвежьих шкур, а мужчины с сексуальнымоборудованием, в сравнении с которым инструментарий Джералда казался простоневинным, внедрялись в них сзади. А на задних обложках этих журналов междуколонками телефонов с предложениями интимных услуг приводилась информация обидеальных пропорциях женского тела. И Джесси вспоминала сейчас об этихчеловекоподобных на фотоснимках, их позах и лицах без проблесков человеческихчувств с недоумением, которое постепенно сменял ужас. Внутри нее как бывспыхнул яркий свет, и картина, им освещенная, была гораздо страшнее этойглупой игры, в которую они играли в летнем коттедже у озера, когда лето ужеокончилось, спряталось где-то до следующего года…