Все перечисленное, несомненно, сыграло важную роль в изменении политики Венеции. Но это не вся подоплека. Другая ее часть — территориальные претензии — оказалась еще важнее. Против перспективы расширения владений в сторону Пизы и этрусских портов венецианцы устоять не могли. Они, как всегда, показали свою практичность, и продолжительность переговоров в Блуа — полгода без нескольких дней — лучшее тому подтверждение. И они получили то, чего хотели. За полторы тысячи единиц тяжелой конницы и четыре тысячи солдат пехоты, обещанные для похода на Сфорцу, они получали Кремону с окрестностями и все земли, города и замки к востоку от реки Адды до самого ее слияния с По.

Французская армия начала вторжение в середине августа 1499 года. Командовал ею миланский изгнанник, Джан Джакомо Тривульцио, семью которого Сфорца лишил владений и который, следовательно, готов был стараться ради быстрой победы. В Анноне он приказал вырезать весь гарнизон. Затем, быстро заняв Валенцу и Тортону, он осадил Алессандрию, которая сдалась спустя 4 дня. Положение Лодовико было уже безнадежным. 30 августа на улицах Милана вспыхнул бунт, во время которого был убит казначей, а через три дня Моро сбежал в Инсбрук. Его доверенный друг Бернардино да Корте, на попечение которого он оставил замок, тут же продал его французам, и 6 октября король Людовик официально принял герцогство во владение. Но история на этом не кончилась. Лодовико умудрился набрать довольно значительную армию из тирольцев (некоторые оценивали ее в 20 000 человек), в начале 1500 года вернулся в Милан и сразу же занял его. Правда, его триумф не продлился и двух месяцев. Покинутый своей армией, которой, как выяснилось, он был не в состоянии заплатить, Моро пытался бежать в чужом наряде, но почти сразу был узнан и схвачен. Его изменчивая и необычная карьера закончилась. Его доставили во Францию в качестве пленника, там он провел остаток жизни и умер в 1508 году в замке Лош.

Вне всяких сомнений, за последние два десятилетия XV века судьбы Венеции переменились к лучшему. В турецких войнах 60-х и 70-х годов она понесла такие потери, что, казалось, подошла к краю гибели. Но в 1481 году на турецкий престол взошел миролюбивый Баязет II, и картина внезапно изменилась. Ровиго и дельта реки По отошли к Венеции в 1484 году, Кипр — в 1488, а после ухода Карла VIII из Неаполя ей достались три важных порта на апулейском побережье: Бриндизи, Трани и Отранто. 10 сентября 1499 года венецианские войска вошли в Кремону. На том бы веку и закончиться. Увы! Через несколько дней после последнего триумфа в Венецию дошли вести, которые повергли в уныние весь город. У острова Сапиенца, этой роковой оконечности Пелопоннеса, где Венеция в 1354 году уже лишилась целого флота в войне с Генуей, республика на этот раз потерпела еще большее поражение от турок. Теперь, помимо прочих потерь, она была опозорена и унижена. Судя по отчетам, этими несчастьями она была обязана нерешительности, а то и трусости генерал-капитана.

Несмотря на мирный нрав Баязета (Макиавелли утверждает, что будь следующий султан таким же, Европе больше никогда не грозило бы турецкое нашествие), отношения между Венецией и Османской империей временно ухудшились. Турецкие корсары продолжали разорять далматское побережье вплоть до самой Истрии. В Каттаро (современный Котор) в двух городках, принадлежавших Венеции, вспыхнул мятеж, когда им было отказано в назначении ректоров из местных жителей, и они попросили защиты у турок. Баязета донимали миланские и флорентийские агенты, стремясь обернуть недавний союз Венеции с Францией против самой Венеции. К концу 1498 года Венеция отправила в Высокую Порту посла, чтобы прояснить ситуацию и заодно разузнать о возможных военных приготовлениях.

Отчет посла не вселял оптимизма — все-таки предстояла война. В апреле 1499 года 65-летний Антонио Гримани был избран командиром флота. Он согласился служить бесплатно, да еще одолжил государству 16 000 дукатов. Многие патриоты спешили последовать его примеру. И снова, как только Венеция начала готовиться к войне, среди некоторых ее руководителей обнаружилась странная робость и нерешительность. Когда Гримани запросил инструкций о том, должен ли он идти навстречу туркам, ответа он не получил. Когда он уже вел свой флот по Адриатическому морю на восток, ответа так и не было. И когда дело дошло до конфликта, он и трое его помощников были вынуждены принимать решение сами.

Это второе сражение у Сапиенцы фактически состояло из четырех, проходивших 12, 20, 22 и 25 августа. Каждый раз венецианцы храбро бросались в бой, хотя турецкий флот был многочисленнее (260 кораблей против 170). В первом и особенно в последнем бою капитаны показали чрезвычайный героизм: Андреа Лоредано, капитан с Корфу, присоединившийся к флоту по собственной инициативе, Винченцо Полани, прорвавшийся в одиночку через плотный турецкий строй и на протяжении двух часов наносивший туркам большой урон, и Альвизе Марчелло, примеру которого, как писал Малипьеро, следовали все «и, будто в Бога, верили, что турецкий флот окажется в наших руках». Однако победа каждый раз не давалась в руки, «ввиду недостатка любви к Господу и нашей стране, недостатка смелости, дисциплины и уважения». Наконец остатки венецианского флота смешались и отступили, бессильные с моря и суши защитить от турецкой осады Лепанто, которой тот не выдержал и сдался.

Насколько в поражении Венеции был виновен лично генерал-капитан, ответить трудно. Но после падения Лепанто требовался козел отпущения, и соотечественники немедленно принялись требовать его крови. Крики «Antonio Grimani, ruina de'Cristiani!» («Антонио Гримани погубил христианские души») эхом разносились над каналами. 29 сентября Мелькиора Тревизано послали командиром флота с наказом привезти своего предшественника в оковах. Для одного из самых уважаемых граждан республики, прослужившего ей верой и правдой больше сорока лет, прокуратора Сан Марко, это был тяжелый удар, вне зависимости от того, заслужил он его или нет. Лишь четверо его сыновей делали все возможное, чтобы поддержать отца в его тяжелом положении. Один из них, Пьетро, поспешил через Адриатику на легкой бригантине и нашел своего отца на Закинфе, больного и полубезумного от горя. Он рассказал отцу о приказе и убедил его явиться добровольно. Другой сын, Винченцо, решив находиться возле отца, встретил его в Паренцо, в Истрии, и, зная, что приказ может выполнить любой, собственноручно надел отцу на ноги оковы.

Вечером 2 ноября Антонио Гримани прибыл к Моло. Его ожидала фигура, закутанная в алую мантию, — его третий сын Доменико, кардинал Римской католической церкви. Он тоже направился прямо к отцу, взял его под руку и поддерживал его на пути в тюрьму, помогая старику нести тяжелые оковы. Даже в камере Антонио не остался в одиночестве. Кардинал и два его брата оставались с ним всю ночь, а утром опальный старик предстал перед Большим советом. Суд был долгим и тщательным. Говорят, что речь, которую Антонио произнес в свой защиту, тронула сердца судей и спасла его от эшафота. Его приговорили к ссылке с содержанием под стражей на острове Кресо,[223] у далматского берега.