Вот еще одна, наиболее замечательная особенность всей экспедиции. Пока она не началась, не многие предрекали ей успех, зато многие сулили поражение. Никто не предположил, что при всем своем успехе она не окажет на Италию никакого влияния в перспективе. Лодовико иль Моро остался в Милане. Арагонцы вернулись в Неаполь. Великая лига распалась, посчитав предательством сепаратные переговоры Лодовико в Верчелли. К концу 1496 года с полуострова исчезли последние французские гарнизоны. Жизнь итальянцев не изменилась. Они не усвоили важного урока, которому, казалось бы, вторжение Карла должно было их научить, — насколько важно национальное единство, пусть не во внутренних делах, так хотя бы перед лицом внешнего врага. Слишком глубокие корни пустила традиционная итальянская модель, которую трудно назвать государственной: она включает самостоятельные, проникнутые недоверием друг к другу города-государства и постоянно меняющиеся альянсы в бесконечном калейдоскопе распределения баланса власти. Для них французский король был всего лишь еще одним деспотом, которым при необходимости можно было манипулировать, которого можно перехитрить или обмануть.

Еще удивительнее, что Карл невольно принял роль, которую ему навязали. Его нападение на Италию больше походило на войны местных авантюристов и кондотьеров, чем на кампанию одного из главных повелителей Европы. Оно было таким же недолговечным, как внутренние итальянские войны. Только в одном плане оказалась полезна кампания Карла — он подходил к войне как француз, поэтому итальянцам пришлось пересмотреть всю свою философию войны. За последующее столетие, во время упадка Священной Римской империи, их земля почти не пострадала от иноземных захватчиков. В будущем им пришлось научиться воевать так же, как воевали их враги, — безжалостно убивая.

Как ни странно, самые долгосрочные последствия итальянской авантюры Карла проявились в Северной Европе. Когда в ноябре 1495 года в Лионе его разнородная армия получила расчет, она рассеялась по континенту во всех направлениях, разнося рассказы о солнечной, теплой земле, населенной культурными людьми, живущими так, как и не снилось в серых, холодных краях. Но эти люди — конечно, по этой самой причине — так разобщены, что не способны дать отпор хорошо организованному войску. По мере того как распространялись слухи, по мере того как вывезенные из Италии Карлом художники, скульпторы, штукатуры и резчики по дереву преображали замок в Амбуазе из средневековой крепости в ренессансный дворец, Италия в глазах северных соседей становилась все более привлекательной, словно бросая остальным странам вызов, который они не преминули принять.

Как ни странно, военная кампания Карла имела большие последствия для Европы, нежели для Италии. Гораздо успешнее, чем мечты о новых завоеваниях, бывшие наемники распространяли еще кое-что. Три корабля Колумба, вернувшись в 1493 году в Испанию с Карибских островов, впервые привезли в Старый Свет сифилис. При посредстве испанских наемников, которых Фердинанд и Изабелла послали в поддержку короля Альфонсо против французов, болезнь перебралась в Неаполь, где к прибытию туда Карла уже наблюдался разгул эпидемии. За три месяца dolce far niente (блаженного безделья) его люди успели основательно заразиться, и все имеющиеся источники свидетельствуют, что именно они перенесли заразу через Альпы, на север. Конечно, к 1495 году она достигла Франции, Германии и Швейцарии, а к 1496 — Голландии и Англии. В 1497 году она не пощадила даже Абердин (город в Шотландии). В том же году Васко да Гама обогнул мыс Доброй Надежды и достиг Индии, где в 1497 году тоже появилась болезнь. Через семь лет она уже свирепствовала в Гуанчжоу (Кантоне).

Но как ни быстро распространялась morbo gallico — «французская болезнь», как ее стали повсеместно называть, — смерть настигла Карла VIII еще быстрее. В канун Вербного воскресенья 1498 года в Амбуазе он пошел смотреть на игру в мяч, которая проводилась во рву замка, и ударился головой о низкую притолоку. Ушиб не казался серьезным. Король продолжил путь и посмотрел игру. Однако на обратном пути ровно на том месте, где это произошло, он внезапно лишился чувств. Хотя это было самое грязное и запущенное место в замке (как брезгливо пишет Коммин, «самое неприличное место в замке, ибо там был развал и все ходили туда справлять свою нужду»), сопровождающие короля по каким-то причинам не решились его переносить. В этом месте он на грубой подстилке пролежал 9 часов, там же незадолго до полуночи он умер. Ему было 28 лет.

В Венецию весть о смерти короля добралась за неделю. Гонец, доставивший ее, до смерти загнал 13 лошадей. Венецианцы не очень опечалились, но им было о чем задуматься.

Поскольку единственный сын Карла умер во младенчестве, трон переходил к его кузену, герцогу Орлеанскому, ставшему Людовиком XII. Для правителей Италии, достаточно узнавших Людовика за последние годы, его коронация означала только одно — новое вторжение на полуостров французского короля, претендующего не только на Неаполь, но и на Милан. Они не удивились, узнав, что новый король во время коронации сделал особый упор на титул герцога Миланского, как и то, что он почти сразу же начал переговоры с потенциальными союзниками: Фердинандом Арагонским, Генрихом VII Английским и швейцарскими кантонами. В это же время его послы отплыли в Италию. Милан и Неаполь демонстративно обошли вниманием, но почти все остальные государства, большие и малые, получили послания с предложениями вступить в союз или хотя бы соблюдать нейтралитет. Одна лишь Венеция не стала дожидаться, пока французы проявят инициативу. Она уже направила к Людовику особого посла с поздравлениями и заверениями в поддержке со стороны республики. Вскоре начались обсуждения, и в феврале 1499 года в Блуа обе державы подписали не просто союзное соглашение, а соглашение о разделе герцогства Миланского после разгрома Лодовико Сфорца.

Не прошло и четырех лет с тех пор, как Венеция почти в одиночку защищала Ломбардию от французской армии, неся тяжелые потери. Папа славил ее как освободительницу Италии. Почему же так радикально изменилась ее политика теперь? Так ли был ей нужен иноземец у самого порога? В официальных ответах на подобные вопросы говорилось, что у республики не оставалось выбора. Французское оружие показало свое превосходство у Форново, а армия у Людовика была больше, лучше вооружена, да и действовала эффективнее, чему его предшественника. От короля Неаполитанского помощи ждать не приходилось — его голодное королевство находилось на грани банкротства. Флоренция, еще не пришедшая в себя после сожжения Савонаролы, была враждебно настроена к Венеции, с которой спорила из-за Пизы, на которую обе имели виды. В то же время Флоренция тайно симпатизировала Франции. Что касается папы Александра, то Людовик легко купил его расположение, отдав его сыну Чезаре, который, рассчитывая на должность кардинала, пренебрег церковью в пользу военного приключения, богатое герцогство Валентино и руку Шарлотты д'Альбре, сестры короля Наваррского. Лодовико иль Моро, заключив в 1495 году сепаратный мир с Карлом VIII, разрушил не только лигу, но и всю концепцию единой Италии, на которой она создавалась. После этого папа открыто выступил против республики, приняв турецкого посла, поддерживавшего Флоренцию в пизанском вопросе, и отказавшись пропустить венецианские войска через свою территорию. Почувствовал ли он себя новым Висконти? Если так, то ему пришлось сильно разочароваться.