— Запишете? Ради бога. Хоть раз кому-то интересно, что я говорю.

Роберт подозвал официанта и заказал еще две кружки пива; я вытащил свой плеер и включил его.

— Итак, вы сидите у ларька с хот-догами, и она просит вас помочь, — напомнил я.

— Ну да. Моя жена явно была готова на все, чтобы уничтожить Гарри Квеберта. А Нола была готова на все, чтобы его от нее защитить. А я в себя прийти не мог, такой у нас с ней получался разговор. Тогда-то я и узнал, что у Нолы с Гарри действительно любовь. Помню, она глядела на меня, самоуверенная, со сверкающими глазами, а я ей сказал: «Что? То есть как это — достать эту бумажку?» Она ответила:

«Я люблю его. Я не хочу, чтобы у него были неприятности. Он написал эти слова потому, что я хотела покончить с собой. Это моя вина, я не должна была пытаться себя убить. Я люблю его, он — все, что у меня есть, все, о чем я только могла мечтать». И у нас завязался разговор о любви. «То есть ты хочешь сказать, что у вас с Гарри Квебертом…» — «Мы любим друг друга!» — «Любите? Да что ты мне тут рассказываешь! Ты не можешь его любить!» — «Почему?» — «Потому что он для тебя слишком стар». — «Возраст не имеет значения!» — «Еще как имеет!» — «Значит, не должен иметь!» — «Ну уж нет, девушкам в твои годы вовсе ни к чему иметь дело с мужчиной его возраста». — «Я люблю его!» — «Не говори ерунды и ешь свою картошку!» — «Но, мистер Куинн, если я его потеряю, я потеряю все!» Я не верил своим глазам, мистер Гольдман: эта девочка была безумно влюблена в Гарри. И чувств, какие она испытывала, я сам никогда не знал или не помнил, чтобы я когда-нибудь питал такие чувства к своей жене. И в эту минуту, благодаря этой девочке пятнадцати лет, я понял, что, наверно, так и не узнал любви. Что многие люди точно никогда не знали любви. Что они, по сути, довольствовались хорошими отношениями, прятались в убожестве своей комфортной жизни и проходили мимо невероятных, волшебных ощущений, которыми, быть может, только и оправдано наше существование на земле. У меня есть племянник, он из Бостона, работает в банке: денег у него куры не клюют, женат, трое детей, чудесная жена и красивая тачка. Не жизнь, а сказка, чего там. И вот однажды он приходит домой и говорит жене, что уходит, что он нашел любовь — студентку из Гарварда, которая ему в дочери годится, познакомился с ней на какой-то лекции. Все говорят, что он сбрендил, пытается найти с этой девушкой вторую молодость, а я вот думаю, он просто встретил любовь. Люди считают, что любят друг друга, ну и женятся. А потом, в один прекрасный день, сами того не желая и не сознавая, открывают для себя любовь. И это как удар под дых. Как будто водород взаимодействует с воздухом — невероятный, ослепительный взрыв, который сметает все. Тридцать лет несчастливого брака разом разлетаются, словно вдруг закипел и взорвался гигантский отстойник и всех вокруг забрызгал. Все эти кризисы сорокалетних, седина в бороду — бес в ребро, это просто люди, которые слишком поздно понимают значение любви, и от этого у них вся жизнь идет под откос.

— Так что вы сделали? — спросил я.

— Для Нолы? Я отказался. Сказал, что не желаю ввязываться в эту историю и что в любом случае не могу выполнить ее просьбу. Что листок лежит в сейфе, а единственный ключ, которым он открывается, висит днем и ночью на шее жены. Гиблое дело. Она умоляла, говорила, что, если листок попадет в руки полиции, у Гарри будут серьезные проблемы, его карьера рухнет, его, возможно, посадят в тюрьму, а ведь он ничего плохого не сделал. До сих пор помню ее горящие глаза, выражение лица, жесты… в ней было какое-то великолепное исступление. Помню, она сказала: «Они все испортят, мистер Куинн! Люди в этом городе совершенно ненормальные! Мне это напоминает одну пьесу Артура Миллера, про салемских ведьм. Вы читали Миллера?» В глазах у нее стояли слезы, как маленькие жемчужинки, вот-вот прольются и покатятся по щекам. Я читал Миллера. Я помнил, какой поднялся шум, когда была премьера на Бродвее. Как раз незадолго до казни супругов Розенберг. Была пятница, как сейчас помню. Меня потом сколько дней трясло, ведь у Розенбергов были дети чуть постарше Дженни, и я все думал, а что бы с ней было, если бы меня тоже казнили. И так радовался, что я не коммунист…

— А почему Нола пришла именно к вам?

— Наверно, воображала, что у меня есть доступ к сейфу. Ничего подобного. Я же говорю, ключ был только у жены, и ни у кого другого. Она его повесила на цепочку и хранила как зеницу ока, у себя между грудей. А мне уже давно к ее грудям был путь заказан.

— И что дальше?

— Нола мне польстила. Сказала: «Вы такой ловкий, изобретательный, вы сумеете его достать!» В общем, я в конце концов согласился. Сказал, что попробую.

— Почему? — спросил я.

— Почему? Да из-за любви! Я же уже сказал, ей было всего пятнадцать, а она мне говорила о вещах, которых я не знал и, наверно, никогда не узнаю. Пусть даже от этой истории с Гарри меня, честно говоря, тошнило. Я это сделал не ради него, а ради нее. И еще я ее спросил, что она намерена делать с шефом Праттом. Улика не улика, а шеф Пратт все равно теперь в курсе. Она взглянула мне прямо в глаза и сказала:

«Я не дам ему навредить. Я сделаю из него преступника». Тогда я не очень понял. Ну а потом, когда Пратта несколько недель назад арестовали, до меня дошло, что там, наверно, происходили странные вещи.

Среда, 6 августа 1975 года

На следующий день оба, не сговариваясь, начали действовать. Около пяти часов вечера Роберт Куинн зашел в аптеку в Конкорде и купил снотворное. В те же минуты Нола в полицейском участке Авроры стояла на коленях под столом у шефа Пратта и пыталась защитить Гарри, превращая Пратта в преступника, увлекая его в спираль падения длиною в тридцать лет.

В ту ночь Тамара спала как убитая. После ужина на нее навалилась такая усталость, что она улеглась, даже не успев смыть макияж. Всей тяжестью рухнула на постель и погрузилась в глубокий сон. Все получилось так быстро, что на какую-то долю секунды Роберт испугался, что подмешал в стакан с водой слишком сильную дозу и убил ее, но, заслышав мощный, как из пушки, ритмичный храп, сразу успокоился. Он подождал до часу ночи: нужно было убедиться, что Дженни спит и что в городе его никто не увидит. Когда настало время действовать, он первым делом бесцеремонно потряс жену, проверяя, отключилась ли она окончательно, — никакой реакции. Он обрадовался и впервые в жизни почувствовал себя сильным — развалившийся на кровати дракон больше не страшен. Он расстегнул цепочку у нее на шее и снял ключ. Победа! Заодно вволю пощупал ее груди и с сожалением понял, что ничего не испытывает.

Он неслышно вышел из дома. Чтобы не наделать шума и не вызвать подозрений, взял велосипед дочери. Крутя педали в темноте, с ключами от «Кларкса» и сейфа в кармане, он ощущал, как его переполняет возбуждение: запретный плод сладок. Он уже не знал, делает ли это ради Нолы или чтобы отомстить жене. И, мчась на велосипеде по улицам, он вдруг почувствовал себя таким свободным, что решил развестись. Дженни уже взрослая, у него нет никаких причин оставаться с женой. Сколько можно терпеть эту фурию, он имеет право начать новую жизнь. Он намеренно сделал несколько кругов, чтобы продлить пьянящее ощущение. Потом выехал на главную улицу и пошел пешком, чтобы осмотреться. Город мирно спал. Нигде ни огонька, ни звука. Прислонив велосипед к стене, он открыл дверь «Кларкса» и нырнул внутрь, ориентируясь в свете уличных фонарей, проникавшем сквозь витрины. Добрался до кабинета. Кабинета, куда ему категорически запрещалось входить без специального разрешения жены. Теперь он был здесь хозяином, он вторгся в него, попирал его ногами, как завоеванную территорию. Он зажег фонарик, который принес с собой, и для начала стал изучать этажерки и ящики: долгие годы он мечтал обшарить это место, понять, что жена может здесь прятать. Вытащил несколько папок, просмотрел — и внезапно осознал, что ищет письма от любовников. Он давно задавался вопросом, не изменяет ли ему жена. Наверно, изменяет: не может же она довольствоваться им одним? Но в папках были только накладные и бухгалтерские отчеты. Тогда он перешел к сейфу — стальному, внушительному, с метр высотой, покоившемуся на деревянной подставке. Он вставил ключ в скважину, повернул и вздрогнул от громкого щелчка: механизм сработал. Он потянул на себя массивную дверцу и посветил фонариком внутрь. В сейфе было четыре полки. Первый раз в жизни он видел его открытым и задрожал от возбуждения.