– Они говорят, что эта вода – моя, – мрачно сказал Пауль.

Отчего-то это вдруг насторожило Джессику.

– Вода поединка принадлежит победителю, – объяснила Чани. – Это потому, что приходится биться без дистикомбов и полагается возместить победителю потерю воды.

– Не нужна мне его вода, – пробормотал Пауль. Ему казалось, что он – часть множества картин, одновременно мерцающих перед его внутренним взором… даже голова кружилась от их мелькания. Он не знал еще точно, что будет делать, но в одном был уверен: он не хочет воды, выпаренной из тела Джамиса!

– Но это же… вода, – растерянно проговорила Чани.

Джессика поразилась тому, как она произнесла это слово – вода. Как много смысла вкладывала она в него! Вспомнилась одна из аксиом Бене Гессерит: «Способность к выживанию есть умение выплыть в незнакомой воде». И она подумала: «Пауль и я – мы обязаны научиться находить в этих незнакомых водах глубины и течения… если мы, конечно, намерены выжить».

– Ты примешь эту воду, – сказала Джессика.

Она уже говорила как-то таким тоном: был случай, она вот так же велела Лето принять крупную сумму, которую ему предложили за помощь в довольно сомнительном предприятии. Потому что деньги должны были послужить укреплению власти Атрейдесов.

На Арракисе деньгами была вода; она была здесь дороже любых сокровищ. Это-то она поняла!

Пауль промолчал. Он понял, что сделает так, как велит мать. И не потому, что она приказала; нет, сам ее тон заставил его передумать. Отказаться от этой воды значило бы нарушить обычаи фрименов.

Паулю вспомнились слова из Четыреста семьдесят шестой Калимы Экуменической Библии, подаренной Юйэ.

– «Из вод положено начало всякой жизни», – процитировал он.

Джессика изумленно взглянула на сына. «Откуда ему известна эта цитата? – спросила она себя. – Он же не изучал таинства…»

– Да, так сказано, – кивнула Чани. – Джудихар мантене: написано в Шах-нама, что вода была первым из сотворенного.

Отчего-то (она не могла понять, отчего именно, и это беспокоило ее сильнее, чем само ощущение) Джессика вздрогнула.

Она отвернулась, чтобы скрыть смятение – как раз вовремя, чтобы увидеть момент заката. Уходящее за горизонт солнце расплескало по небу буйные краски.

– Время настало!

Это раскатился по пещере могучий голос Стилгара.

– Сражено оружие Джамиса; и Джамиса призвал Он, Шаи-Хулуд, Который установил фазы для лун, что день ото дня худеют и становятся наконец подобны поникшим и иссохшим побегам. – Голос Стилгара стал тише. – Так было и с Джамисом.

В пещере воцарилось молчание.

В темной глубине ее Джессика видела Стилгара, двигавшегося там серой призрачной тенью. Она снова посмотрела наружу – на котловину опускалась ночная прохлада.

– Пусть подойдут друзья Джамиса.

За спиной Джессики прошло движение – фримены закрыли вход занавесью. В глубине пещеры загорелся под сводом одинокий плавающий светильник. Его тускло-желтое сияние высветило движущиеся фигуры; слышался шелест длинных одежд.

Чани шагнула к свету, словно он притягивал ее.

Джессика склонилась к уху Пауля и прошептала, пользуясь семейным кодовым языком:

– Следи за ними и делай все, как они. Похоже, это будет простая церемония умиротворения тени Джамиса.

Это будет нечто гораздо большее, подумал Пауль. В глубине сознания он ощутил какое-то тягостное, щемящее чувство… – словно он пытался ухватить, остановить что-то ускользающее от него.

Чани скользящим движением вернулась к Джессике, взяла ее за руку:

– Пойдем, сайядина: нам должно сидеть отдельно.

Пауль проводил их взглядом и остался один. Он чувствовал себя брошенным.

Тут к нему подошел фримен, вешавший занавесь.

– Идем, Усул.

Пауль безропотно пошел за ним. Сейчас же его втолкнули в собравшийся вокруг Стилгара круг. Стилгар стоял под светильником подле покрытой плащом угловатой груды, лежащей на каменном полу.

По знаку Стилгара фримены опустились на пол, шурша одеяниями. Пауль тоже присел, разглядывая Стилгара: плавающая лампа над головой превращала глаза вождя в пару черных провалов и ярко высвечивала зеленый платок на его шее. Затем внимание Пауля переключилось на груду покрытых плащом предметов у ног Стилгара. Среди прочего там угадывался гриф балисета.

– Дух покидает воды тела, когда встает Первая луна, – нараспев начал Стилгар. – Ибо так сказано. Когда этой ночью увидим мы Первую луну – кого призовет она?

– Джамиса, – ответил хор голосов.

Стилгар повернулся кругом, оглядел лица собравшихся.

– Я был другом Джамису, – объявил он. – Когда у Дыры-в-Скале на нас коршуном падал топтер, Джамис успел втянуть меня в укрытие.

Он склонился над грудой вещей и поднял плащ:

– Беру этот плащ как друг Джамиса и по праву вождя.

Он набросил плащ на плечи и выпрямился. Теперь Пауль видел, что было сложено под плащом: лоснящийся серый дистикомб, помятая фляга-литрак, платок, на котором лежала небольшая книжечка, рукоять криса без клинка, пустые ножны, сложенный рюкзак, паракомпас, дистранс, манок, груда металлических крючьев с кулак величиной, кучка чего-то, напоминавшего камешки, завернутые в кусок ткани, пучок перьев… и балисет, пристроенный возле рюкзака.

Значит, Джамис играл на балисете, мелькнуло в голове у Пауля. Инструмент напомнил ему о Гурни Халлеке… и обо всем, что ушло, погибло, исчезло навсегда. Пауль вспомнил свои видения и понял, что на некоторых вероятностных линиях он мог еще встретиться с Халлеком, но таких было мало, и они лежали как бы в тени. Это смутило его и озадачило: фактор неопределенности делал сам факт пророчества чрезвычайно странным. Как это следует понимать? Может быть, нечто, что я сделаю… нечто, что, возможно, сделаю, погубит Халлека?.. Или, наоборот, вернет его к жизни?.. Или…

У Пауля перехватило дыхание, он потряс головой, приходя в себя.

Стилгар вновь склонился над грудой.

– Это – женщине Джамиса и часовым, – объявил он. Камешки и книга исчезли в складках его бурнуса.

– Право вождя, – нараспев откликнулись фримены.

– Знак, представляющий кофейный прибор Джамиса, – сказал Стилгар, демонстрируя тонкий диск зеленого металла. – В ознаменование того, что по возвращении в сиетч этот прибор с соблюдением должных церемоний перейдет к Усулу.

– Право вождя, – отозвался хор.

Наконец, Стилгар взял рукоять криса и, выпрямившись, поднял ее над головой.

– Для Погребальной равнины, – произнес он.

– Для Погребальной равнины, – повторил хор. Джессика, сидевшая напротив Пауля, кивнула: она узнала древний источник, из которого брал начало обряд, и подумала: «Граница между невежеством и знанием, дикостью и культурой – воистину она начинается с того, насколько достойно мы обращаемся со своими мертвыми… – Она взглянула на Пауля. – Поймет ли он это? Сообразит ли, что делать?..»