Тело может проявлять схожие по своей внешней оболочке переживания, но продиктованы они телесным результатом, а не духовным усилием. У него может проявляться желание сделать добро, но в доминировании тела обычно желание сделать что-то хорошее, помочь кому-то будет продиктовано тем, что в данный момент времени я поел, поспал и премия годовая подоспела. То есть добро тела – это переизбыток радости, сил, денег. В таком достатке появляется внутреннее ощущение: «Куплю маме “Мерседес”». Ты делаешь это как по Маслоу: когда насытил нижние уровни, идешь вверх, насыщая свою гордость более высокими вещами. Ты делаешь хорошее дело, но сам источник в данном случае далек от чистоты. Внутри есть желание показать себя, поставить для самого себя хорошую оценку, как хорошему сыну, отцу или просто замечательному человеку. Этот добрый поступок может казаться искренним и настоящим, но до завтра в изменившейся ситуации, где мне не дали до конца поесть, поспать вдоволь и бонусы на работе закончились, а босс пришел злой. В таком положении можно вспомнить все обиды, которые мама причинила мне в детстве, все те несправедливости, что со мной произошли, и все те люди, к которым я так хорошо относился и делал столько добра, а они, оказывается, еще те редиски. Если быть объективным, то можно заметить, что люди вокруг до этого события и после него были примерно на том же уровне. Конечно, есть вероятность, что они стали чуть хуже или чуть лучше, но все же не настолько, насколько рисует моя фантазия.

Телу хорошо, и я хочу взять высоту в доброте, показав всем, какой я человек. Это дается легко, без усилий, из тех излишков, что у меня есть. И все происходит немного свысока – это главный признак, который говорит, что здесь не все чисто – примешивается гордость. Любое доброе действие должно быть сопряжено с некоторым сопротивлением и пониманием, что я кому-то сейчас дам то, что, по сути, могу не давать. Этот маленький шаг нужно сделать и переступить, а если это далось легко, то доброты в моем действии может и вовсе не быть. Входя в духовное, пытаясь укрепить его, наступает странное, непривычное ощущение, что все, что я делаю, делаю со скрипом, усилием. Тяжесть действий, сопротивление в посте, постоянная борьба с контраргументами и тем, что я один и это никому не нужно, является частью духовного усилия, с которым я должен жить.

Дойдя до конца поста, обретя духовную глубину, ты понимаешь, что все в этом мире не твое. Оно есть, но не является твоим, и ты не можешь на это влиять. Машина будет все равно ломаться, на работе всегда будут проблемы, дети все равно не будут слушаться. Внутреннее отторжение от попытки найти опору в телесном, в материальном дает духу единственно верное ощущение: только Бог во мне есть единственно верное и цельное, что является моим. В такой душевной гармонии и возникает эгоизм, когда единственно ценное во мне – Бог и Его истина, то, что я не готов отдать. Я отдаю работу, заботы по быту, заботу о детях, потому что вижу, что во мне нет полной власти управлять этим всем, все это лишь моя попытка, а результат лежит не в моих силах. Но твердость веры, крепость ощущения Бога в себе единственно верно, поэтому тратить это и отдавать я не готов.

Вчера, поздравляя друга, я дал такую мотивационную речь, умело учил его жизни. Я был щедро отблагодарен им за то, что вселил в него боевой дух, но в себе я огорчился. Я знал, что мои нравоучения, советы давались мне легко. Я был во власти тела, а не души. Доброты было, к сожалению, весьма немного. В душе нет желания идти и давать кому-то совет. Душе непонятна выгода идти и учить кого-то. Душа мудра и умеет считать силы, ведь правильные нравоучения от сердца это очень сложный, порой неловкий процесс отдачи какой-то части себя, своей энергии и душевных сил, чтобы дать добро. А если это давалось легко, то, скорее всего, там были гордость и желание быть мудрецом и большим знатоком. Ведь какая иначе выгода в том, что я кого-то научу? Если ее нет, очевидно, здесь примешана гордость и мое «Я», которое хочет показаться в своих глазах и глазах окружающих таким мудрым и знающим. Отсюда все эти возгласы о том, что я же только хорошего хотела – хотела себе, своей гордости. Классическое участие свекрови, тещи, бабушки и редко дедушки является зачастую не совсем чистыми мотивами, которые лишь выглядят благовидными, а по сути своей – продукция гордости и желания показать себя.

Тело не видело в своих словах цены, оно не понимает их духовную основу, а видит лишь духовную выгоду для обогащения гордости, поэтому так легко дает советы. В духовной жизни человек обретает знание и умение того, что любое слово, произносимое моими устами, есть духовный продукт. Если оно от Бога, то это исполнится, если оно от лукавого, то произойдет с точностью наоборот. Но любая речь, слово есть духовный продукт, в котором человек духовный всегда видит большой потенциал. Слово может лечить, вселять силы, оживлять, но оно может причинять боль, увечить и приносить потерю. Глупый человек познается по речам и легкостью к резкому слову. Еще более духовно незрелый человек, который не оберегает свои уста от явного зла, злословия, брани. Он не понимает, что когда придет час обратиться в тяжелое время к Богу, он может не донести свое слово до Него, поскольку его речь, его нравы слегка отличаются от тех привычных слов для духовного мира.

Любое желание дать совет, научить или рассказать, как делать правильно, в той или иной мере продиктовано гордостью. Настоящее милосердие – это попытка дать что-то без желания получить плату. Это подобно тому, как давать свои деньги другому человеку. По правилам любого бизнеса, отдавать деньги кому-то должно быть как минимум тяжело. В это время телу это легко и даже, более того, ему хочется делать это постоянно.

Практически все стремления души сопровождаются сопротивлением, потому что душа склонна творить милосердие без ожидания вознаграждения. Она не ждет вознаграждения, но она понимает, что другой человек не сможет заплатить за ее жертву. Поэтому все ее поступки будут с легким нежеланием: «А может, не нужно?!» Отдавая материальное, душа остается лишь с единственным внутренним ресурсом – верой в Бога и своей духовной силой. Когда кто-то приходит и предлагает ей возможность, удобный момент для совета, она не имеет большого желания давать духовное взамен материальному, которое не сильно ликвидно. Это как если бы за «спасибо», а может, и без него, вам предложили 1000 $.

– 1000 $ за ваше «спасибо»?! Нет, я, пожалуй, без него проживу.

По этой причине душа выполняет нравоучения, поучения лишь как заповедь, как духовную установку, обязывающую душу давать это, но никак не ее собственное желание. В Ветхом Завете нравоучение, обучение сына и роль пророка были обязанностью, а не добровольным желанием человека. В наше время человек готов давать духовное бесплатно, тогда как материальное держит для себя.

Если добро делается легко, то стоит внимательно присмотреться, насколько много там добра. Добрые дела – это уравнение, где в начале стоит знак сложности и препятствий, но после выполнения приходит четкое понимание правильности и верности такого поступка. Наступает внутренняя радость после собственного преодоления: «Я смог пройти». Дело же, продиктованное гордостью, напротив: желанное в глазах человека, позже приносит сожаление, будь то съеденная булочка или более серьезный промах. Когда в намерении сделать что-то хорошее я вижу легкость и быстроту, проворность и отсутствие сопротивления, тогда останавливаюсь и анализирую, что я делаю не так, поскольку точно знаю, что хорошее дело в чистом его проявлении обязано иметь некоторое сомнение и сопротивление – это явный и очевидный признак. В теле есть излишек, и он может выливаться в какие-то хорошие поступки: подарки родным, помощь, в добродушность, щедрость, а если излишек пропадает, то все очень быстро могут становиться негодниками и не понимающими, не ценящими меня людьми. В душе все не так. Душа живет по схожим правилам, которые можно увидеть в совести. Как и совесть, она живет по установкам, правилам, а если быть точным, по заповедям. Это та установка, которая определяется как добро и истина. Если человеку что-то заповедано, то в этом есть наложенное на него усилие и сопротивление. Если бы это давалось легко, то, видимо, имело бы другое обозначающее слово, но никак не заповедь.