не по влечению сердца, а по велению рассудка, чтобы избежать несомненного несчастья… — он замолк, а Эля ни о чём его уже не спросила. Она тронулась в сторону «Мечты», я пошла следом. Инар Цульф сразу же уехал.

Несносные служительницы воздушной «Мечты»

Мы с Элей какое-то время стояли среди цветников, молчали, просто дышали ароматом и свежестью после душного жаркого дня. Едва мы поднялись на верхнюю третью террасу, примыкающую к центральному входу в «Мечту», то услышали в ночной тишине отчётливый звук подъезжающей и резко тормозящей машины на шоссе. Лишь тонкая полоса лесопарка и отделяла фасадную часть «Мечты» с центральным входом от Главной Аллеи. Так-то здание было немалым и сильно вытянутым в сторону, где и простирался за садовой оградой неохватный глазом лесопарк. Я вздрогнула, Эля навострила ушки, тронула меня за руку, — За тобой вернулся? Иди…

— Ага! Бегу наперегонки с ветром! — ответила я зло.

— Вокруг полное безветрие, — отозвалась Эля. — И тихо-то как! Э-эу-у-у! Руд, я иду-у! — заорала она вдруг. Если и не вся округа, то «Мечта» уж точно всполошилась от её вопля. — Подожди — и! Я иду-у-у! Э-эу-у-у!

— Ты чего творишь?! — я пихнула её. Эля мягко осела в гущу цветников не потому, что я могла похвастаться мужской силой, а она еле держалась на ногах после прогулки с Инаром Цульфом и с Латой в нагрузку. Или же Эля являлась в глазах Латы нагрузкой для совместного посещения дорогого дома яств после бюрократических истязаний в столице. Вышестоящие бюрократы никогда не щадят своих нижестоящих коллег.

То, что началось как любовный фарс, так же издевательски и закончилось! Но тут уж постарались скрытые закулисные силы самой жизни, — Зачем он мне?

— Как зачем? Кто же довезёт тебя до самой постели? — она ещё и шутила. — Ты где с ним столкнулась? — Эля выбралась из цветника, ничуть не обидевшись. Ей и по зависимости положения того не полагалось. Она упала как в подушку. Цветы едва взошли и напоминали взбитый пух и шёлк по ощущению.

— Случайно вышло, — ответила я, злясь, что Эля вынуждает меня лгать. — Подвёз, когда увидел, что у моего водителя Вильта машина заглохла сразу же у стены. Не тащиться же мне пешком по лесному шоссе до дома? Общественный транспорт уже не ходит, а починка могла занять немалое время.

— Да? — не отставала Эля, проявив вдруг свойства дознавателя. — Что-то я не заметила у въезда в город твоего Вильта…

Кряхтя, она пыталась отряхнуть свой зад от комьев почвы и раздавленных стеблей, но утратила равновесие и опять со смехом свалилась туда же, — Так бы и уснула здесь, до того тут мягко и душисто! У стены вообще не стояло ни одной машины…

— Значит, сумел справиться с поломкой и без помощи, — отвечала я невозмутимо, но внутри вся клокотала на помощницу, придурковатую лишь по виду. — За повреждение цветника назначаю тебе штраф! И чтобы с утра отправилась в оранжереи, а после занялась посадками новой цветочной рассады.

— Ты почему на свой показ ездила, не предупредив меня? — не отставала Эля. Вылезая из клумбы, она не имела сил подняться. — Что за чудо-платье на тебе! — она продолжала стоять на коленях ко мне задом, нюхая цветы и пробуя на вкус их соцветия, — Ты когда же успела такой шедевр изготовить?

— Хватит тебе закусывать цветами! — прикрикнула я. — Ты не жвачное животное!

— Да давно уж… животное. Только не жвачное, а постельное. Веришь, как ни хороша постель Цульфа с его дорогим бельём, с какой бы радостью я извалялась в этих цветниках с каким-нибудь пригожим парнем!

Я помогла ей встать. Эля причмокивала, выплёвывая лепестки, — Что за платье у тебя! Когда ты изготовила этот шедевр? Когда ж успела? — не настолько она была в подпитии, сколько дурачилась. — В таком платье тебе не всякий и аристократ в пару. Только член из Коллегии Управителей. Да и то, желательно покрупнее, потвердее какой… член…

— Сразу и видно, чего тебе не хватает.

— А тебе хватает? Не вижу рядом с тобой ни одного члена… из числа Управителей даже здешнего города. Один подвёз, а ты и то не хочешь его удержать…

— Члены это по твоей части.

— Где же ты была? — Эля напоминала упрямого ребёнка по характеру. Если она не получала ответ на свой вопрос, она не отставала ни за что.

— Был сугубо частный заказ для одной важной персоны, — изворачивалась я, — Я решила оставить платье себе, поскольку мы не сошлись в цене. Я устала всем и всегда уступать себе в ущерб.

— И правильно, — Эля уселась за столик. — Ела-ела в доме яств, а будто и нет. Не притащить ли мне сюда холодную закуску и поужинать нам с тобой под пряными небесами…

— Небеса не могут быть пряными.

— Небеса это воздух, а воздух вокруг нас пряный. И что скажу-то тебе… Тем домиком яств владеет Азира! Вышла ко мне навстречу и говорит: «Твоё счастье, что нет тут Чапоса. А то не поздоровилось бы тебе. И вообще, сюда лишь мужчинам доступ».

«Да ладно», — говорю, — «не видишь, что ли, я как раз с мужчиной»? Она же мне: «Мужчина один, а вас две штуки». С нами же Лата была. Лата как полыхнула своими глазищами, как прошипела: «С кем позволяешь себе столь развязный тон, ты, всего лишь хозяйка дома еды! Перед тобой люди из почтенных родов и занимающие значимые места в стране»! Азира отвечает: «Мой дом Нелюдим обслуживает лишь мужчин. Такова наша установка». Тут Инар ей сказал: «Твой же господин нас сюда и приглашал в любое удобное для нас время». Чуешь? У Азиры есть господин. Догадываешься, кто? Она и отвела нас в отдельную комнату, там поели. А кухня там, ох! Ешь-ешь, а никак не наешься. Вкусно очень, а послевкусие такое лёгкое остаётся. Только я всё дрожала, что Чапос вернётся и придёт. Не нуждается, а следит, как бы кто мною не попользовался. Лучше искромсает, утопит, задушит, а другому не отдаст! Вот была бы грандиозная разборка…

— Так уж все способы умерщвления к тебе и применил бы. Не посмеет он уже ничего тебе сделать! Так что и не было бы ничего, — отмахнулась я, ещё сильнее разозлившись. Каким таким домиком яств владела Азира, мне было безразлично, но при одном лишь упоминании этой стервы царапнуло душу, будто колючей веткой хлестнуло. — Инар Цульф над Чапосом имеет власть, и Чапос его боится.

— Да ну?! — поразилась она. — Откуда ж знаешь?

Я надменно промолчала, давая понимание, что не её ума дело, что я знаю, а что нет. И так обнаглела