Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Незваная массовка, внедрившаяся в зону игры. Или же реальности?
Машина стояла там, где он и сказал. Он приехал! И он не уехал. Я подкралась к машине. Фонари у дороги горели не ярко, но достаточно, чтобы я разглядела через открытые окна: он в машине. Только он спал! Спал, откинув голову на подголовник сидения. Спал крепко, спал по-настоящему. Спал сном праведника. Правильнее, сном труженика, которому не всегда удаётся, как следует, выспаться. Или как раз в данном случае он провёл накануне бессонную ночь, что было, — как узнала я много позже, — у них в подземном городе в порядке вещей. Я топталась возле машины, а он не просыпался. Я сумела разглядеть, что наряд его не просто выше похвал, а выше моего понимания. Белоснежная рубашка поразила меня, ибо никто вокруг одежду чисто белого цвета не носил.
Тогда я ещё не знала, что рубашка земная, родная ему, завезённая сюда им же и ни разу не используемая. Что белая рубашка это древний символ жениха или же праздничного мероприятия, а также и знак предельно серьёзного официоза, когда мужчине надлежит выглядеть безупречно. Что именно он думал, обряжаясь вот так, я узнала много позже. Он потом признался, что на своё, не совсем и первое, но очень значимое для него свидание с девушкой отправился именно в белой рубахе. Почему так? Чтобы даже зримо задать планку будущим отношениям, — как отношениям невозможно высокого, буквально космического уровня. А девушка? Так я спросила. В чём появилась она? И он сказал, что тоже в белом, воздушном сарафанчике она была. Так он произнёс: «в сарафанчике». И в белых босоножках. Как белый лебедь, кого она изображала в детстве. Что такое лебедь, сарафанчик и босоножки? спросила я. Лебедь — белая, реже чёрная, птица с очень длинной шеей, заводящая себе пару на все годы своей птичьей жизни, без смены, как считается. Сарафан — вид просторной одежды без рукавов. А босоножки это туфельки, состоящие из одних ремешков, причудливо переплетённых, когда пальчики и пятки на виду.
Рубашка отсвечивала в полумраке и едва ли не искрила своей свежестью. Но я опять была оскорблена! Как бы ни устал человек, но спать на месте свидания? И тут проявил себя его специфический стиль поведения, так я решила. Подчеркнутое неуважение ко мне, ничтожность всего того, что я тщилась наделить качеством настоящей любви. На тебе! Пользуйся тем, что и предлагает тебе высшее существо как щедрую подачку, а потом лижи ему руки. Я искренне забыла, что и сама уснула незадолго перед выходом, когда тянула время и раздумывала, стоит или нет осчастливить его встречей? Неизвестно, во что она и выльется, но томительное предчувствие счастья, почему-то отсутствовало. Будто продолжался тот самый сон, когда ко мне пришла моя старшая мамушка Ласкира со своим набором странных предсказаний.
А всё же я не уходила прочь, как поступила бы та, кто действительно так и считала, — поход к оборотню добром не кончится. Душу вынет, а счастье упорхнёт, не ухватишь, как и обитательницу небес птицу. Вспомнился сразу же Чапос. Тот ещё предсказатель! Я была очень плохой ученицей своей бабушки — бывшей жрицы Матери Воды, своего мудрого необыкновенного мужа, как бы ни обзывал его Рудольф. Я забыла о своём аристократическом достоинстве, о заслугах своего славного рода. Я стояла как дерево, вросшее корнями в почву, и только внезапный ураган сумел бы меня отсюда отшвырнуть. И стояла бы до утра, уж будьте уверены! Единственное, что я смогла, так это не опуститься до того, чтобы постучать по дверце машины и разбудить его. Я ожидала, что он почувствует меня рядом даже в глубоком сне. Может, он и почувствовал, но тут…
Рядом затормозила ещё одна, совсем паршивенькая по виду, машина. Из неё выбралась жизнерадостная напоказ, как и обычно, Эля. За рулём сидел Инар Цульф. Он застенчиво и до дури натужно оскалился в фальшивой улыбке, явно испугавшись меня. За дорогущей и высокой машиной Руда он меня не сразу и заметил. А то пронёсся бы мимо, лишь бы не сталкиваться со мною.
Эля радостно заорала, — Госпожа Нэя! Вы из столицы? Так поздно?
С чего она взяла, что я только что вернулась из столицы? Она навещала свою мать и не знала о том, где именно в этот день находилась я. Я же не была ей подотчётна. Да и никому в своём доме «Мечта». Роль хозяйки и полностью свободной от всех женщины не стала для меня столь уж и необычной. Манеры и привычки, наработанные за годы жизни в плантациях Тон-Ата, встряхнулись от прежнего забвения очень быстро. Я не играла роль привилегированной особы, а чувствовала себя таковой с полным на то основанием. Исключительно при посторонних лицах Эля и обращалась ко мне с приставкой «госпожа». И надо же было возникнуть такому совпадению, что на заднем сидении в машине Инара Цульфа возвышалась и ещё одна плотная фигура. Лата — Хонг, его помощница из Администрации, где они и работали. Видимо, она тоже ездила в столицу вместе с Инаром, а Элю он захватил по пути. Или Лату — Хонг, свою сотрудницу и даму властную, крайне неприятную, Инар захватил где-то по дороге, — какая и разница! Если уж Эля не была тою, кого я застеснялась бы, то при Лате и при Инаре я уж точно не могла запрыгнуть в машину Рудольфа.
А Рудольф тем временем проснулся и открыл дверцу, — Нэя, — позвал он тихо и, кажется, растерянно, не ожидая такого многолюдья там, где его быть не могло, а вот же… Ситуация анекдотическая, а мне хотелось плакать.
Лата-Хонг для чего-то вывалилась из машины Инара и кинулась к Рудольфу. — Господин Руд-Ольф! Вы тоже возвращаетесь из столицы? Может, захватите меня по дороге к дому? Вы как раз мимо будете проезжать. А то господину Цульфу придётся делать крюк, чтобы меня довезти. А мы с ним так вымотались за целый день