Впрочем, она надеялась, что он не станет слишком рано рассказывать о цыпленке под мышкой Виве и Розе. Лучше уж пусть пройдет время и они лучше его узнают.

Позже в тот день, устроив похороны рождественскому пирогу, они стали украшать дом. Через два часа в бунгало не осталось места, не покрытого свечами, мишурой или вырезанными фигурками.

– Как ты считаешь, мы не перестарались? – спросила Тори. Ей неожиданно вспомнилась Си Си – как она хмурилась и говорила: «Лучше меньше, дорогая» – одно из ее правил.

– Абсолютно нет. – Тоби наматывал кусочки мишуры на ручки их ужасно некрасивого радиоприемника. – Золотое правило Рождества – нет ничего лучше, чем избыток.

Она обняла его и поцеловала в ухо.

– Так что ты думаешь? – спросила она, когда они стояли обнявшись и любовались комнатой.

– Потрясающе красиво, – сказал он. – Обитель блаженства.

И ее сердце опять чуть не лопнуло от любви, потому что это Рождество станет для нее праздником в честь Тоби: самого большого подарка в ее жизни. Поэтому она надеялась, что подругам он тоже понравится.

После смерти родителей Вива часто гостила на Рождество в домах людей, которых едва знала: кузин, а однажды, когда никого не удалось найти, с их школьным садовником, чья бездетная жена дала ясно понять во время угрюмого рождественского завтрака, что за кусок индейки неплохо бы и заплатить.

И когда к ней пришло приглашение от Тори – в виде картонного слона, на котором она написала: «Рождество в Амритсаре – приезжай!» – она поначалу хотела отказаться. Она страстно ненавидела Рождество, да и без него чувствовала себя ужасно.

Ее спасение от мистера Азима обошлось ей дорого: пять стежков на шраме над глазом, трещина в ребре, головные боли и бессонница. Она утратила уверенность в себе. С ней обстоятельно побеседовал сержант Баркер, раздраженный шотландец, обливавшийся потом в своем мундире. Он дал ей понять, что раз она, одинокая женщина, предпочла жить в одном из наименее благополучных пригородов Бомбея и игнорировала рекомендации британский властей, вот она и получила свое; еще ей повезло, что она осталась жива.

Но им с Дейзи по крайней мере удалось найти для Гая комнату в бомбейской платной лечебнице. Доктор Ратклифф, мягкий, сухопарый человек, управлявший ею, был когда-то жертвой горчичного газа и успешно лечил пациентов с нервными расстройствами. Он тоже считал, что форма деменции у Гая, возможно, являлась разновидностью шизофрении. Он дал Дейзи и Виве статью на эту тему, автор которой, доктор Бойла, утверждал, что на это состояние, которое когда-то считалось симптомом сверхактивного, даже дегенеративного мозга, следует смотреть с большим сочувствием. «Недостаточно, – сказал Ратклифф, когда показывал им территорию, – просто написать «чокнутый» о пациенте, как делают некоторые мои коллеги. Мы должны найти для него если не лечение, то хотя бы щадящий образ жизни».

Гая поместили в спокойную, солнечную комнату на краю двора. Для него составили режим дня, состоявший из приема пищи и физических упражнений. Окно комнаты выходило в маленький сад, в котором Гай любил трудиться.

Немного поправившись, Вива стала его навещать. Они вместе сидели во дворе, пили лимонад, и в ее последний визит он сказал: «Прости, что я обижал тебя. Я не хотел». Таким спокойным она его еще не видела. Он хорошо владел собой и казался счастливым.

Но через четыре дня после этого из Ассама приехал отец Гая. Он специально явился к ним в приют, чтобы заявить Дейзи и Виве, что он не признает никаких шарлатанов-психиатров и что его сын меньше всего нуждается в женской опеке. Он привез для Гая билет до Англии. Его старый приятель наверняка найдет для парня место в своем полку. Несмотря на все былые неприятности, полученные от Гая, когда он, бледный и потрясенный, пришел к ней прощаться, она снова почувствовала смесь вины и ответственности, а еще уверенность, что парня снова бросают к волкам. Гай специально попросил доктора Ратклиффа отвезти его в приют, чтобы он мог попрощаться. Они сидели на скамейке у офиса Дейзи. Неожиданно он обнял ее за плечи и уткнулся в ее плечо как ребенок.

– Я не хочу ехать, – сказал он. – Ты можешь что-нибудь сделать?

– Нет, – ответила она и поняла, что так оно и есть. Ведь она не его мать и не опекун. Его родители не доверяют ни ей, ни доктору Ратклиффу, считая его шарлатаном. Гай был вне ее контроля, и она никак не могла исправить его жизнь.

Он снова обнял ее.

– Ты красивая, – были его последние слова. – Когда-нибудь я хочу жениться на тебе.

У нее пошла кругом голова от таких слов.

После этого Дейзи, уезжавшая в Англию на Рождество, настояла на том, чтобы Вива тоже отдохнула. По ее словам, в приюте на Рождество останутся только шесть детей. Миссис Боуден и Ваибхави присмотрят за ними.

«Возьми две недели, тебе они просто необходимы – я запрещаю тебе волноваться из-за этого парня и работать над твоей проклятой книгой. Поезжай!»

Когда за две недели до Рождества поезд прибыл в Амритсар, Вива с облегчением обнаружила, что Тори встречала ее одна. Ей не хотелось больше ни с кем видеться.

– Вива! – На лице Тори засияла радостная улыбка. Она крепко обняла ее и заглянула ей под шляпку.

– Господи! – воскликнула она. – Твой глаз! Что случилось?

– Да так, ничего – ничего особенного. Он просто так выглядит страшновато, на самом деле все почти зажило. – Вива с ужасом ждала этого вопроса. Проклятый глаз до сих пор был зримым свидетельством ее позора, и, хотя она по-прежнему жила в страхе перед Азимом, нужно было как можно скорее забыть тот инцидент. – У меня было маленькое приключение, а потом я упала. Я расскажу тебе за ужином. Ах, Тори, просто не верится, что я здесь. – Она оперлась на руку Тори. – И какой чудесный день.

В самом деле: небо чистое как стекло и совершенно голубое.

– Впрочем, мы с Тоби решили так: нечего этому несчастному солнцу портить наше английское Рождество, – пошутила Тори, когда они шли под руку к машине. – Он собирается сыпать на нас с чердака кусочки ваты, чтобы мы чувствовали себя как дома.

И, помолчав, она добавила, крепко сжав руку подруги:

– Вива, мне не терпится вас познакомить. Тебе он очень понравится. Правда.

«Хорошо бы», – без особой уверенности подумала Вива. Знает ли Тоби, как она яростно отговаривала Тори выходить за него замуж? Она, Вива, – великий специалист по любви и браку! Но тогда она ужасно боялась за Тори.

Пока Тори везла подругу домой, Вива сделала себе строгое внушение. Одним из результатов ее плена у Азима стала клаустрофобия. Вива страдала от нее в поезде – у нее учащенно билось сердце, делались мокрыми ладони, в легких не хватало воздуха. И теперь, в машине, она уже наползала на нее будто серый туман. Она пыталась сосредоточиться на проплывавших мимо окна картинках – на запыленной деревне, на мужчине, который вел за собой худую белую лошадь, на старухе, бредущей по тропинке со связкой хвороста на голове.