своем «Вольво», и они последовали за ней в своей «Сузуки Гранд Витара» на окраину Софии. У Светланы оказалось вполне приличное и современное предприятие, которое занималось обслуживанием и ремонтом компрессоров «Сафе» на Балканах, а также обслуживанием и ремонтом газовых баллонов и монтажом газовых заправок в Болгарии. Тут же находилась фирма ее мужа Христо, который имел представительство от американской фирмы «Омнитек» на конверсию дизельных двигателей для работы на газе.

Вечером супруги Тодоровы повезли Игоря и Романа в горы в модный ресторан, где босые танцоры танцевали на раскаленных углях. Игорь уже видел пару раз раньше в Болгарии это зрелище, но тут изюминкой было то, что танцоры-мужчины брали на руки некоторых посетительниц и танцевали на углях с ними на руках. Игорь предложил Христо вручить Светлану одному из танцоров, но Светлана показала Игорю, что артисты выбирают худеньких женщин маленького роста, а она была рослой дамой хорошей упитанности и ее никто не возьмет.

На следующий день Светлана позвонила в Италию – она свободно говорила на русском, английском и итальянском – и договорилась о более позднем совместном визите ее (у нее были, по совпадению, там какие-то дела) и профессора в Болонью, где располагалась штаб-квартира «Сафе». Они встретились в аэропорту Болоньи и поехали в отель на окраине города, поближе к заводам и офису «Сафе».

Утром за ними приехала секретарь владельца и директора фирмы Франко Моретти и доставила их на место. Светлана ушла по своим делам, а Франко, который был также и научно-техническим столпом «Сафе», поговорил с профессором часа три до ланча и потом повез его в какой-то загородный модный ресторан. Какими-то неисповедимыми путями между итальянцем и русским евреем возникла, как говорят, всесторонняя «химия». Они были одного возраста, оба они имели дочку и сына, они были профессионалами, они знали европейскую литературу и живопись, они были любителями хороших вин и знатоками автомобилей. А то, что один был миллионером, имел виллу в Болонье и дом на Капри, а другой был полунищим эмигрантом, еле дотягивающим от зарплаты до зарплаты, на поверхности не лежало. Вообще говоря, с такими ситуациями, когда надводные части айсбергов одинаковы, а подводные радикально разнятся, профессор сталкивался и раньше, но в Союзе это было крайне редко.

Например, ему запомнился такой эпизод. Как-то раз он был на большой машиностроительной выставке в Москве и жил в мотеле в поселке Немчиновка на кольцевой дороге. Мотель был новенький, с иголочки, и в нем поселили значительную часть участников выставки. В соседнем номере проживал южноафриканец из фирмы, производящей алмазные буровые колонки. Они с профессором встречались у дверей своих комнат, за завтраком в ресторане, в шаттле, который ходил из мотеля на выставку. Естественно, что в такой ситуации коллеги начали здороваться и разговаривать. Однажды южноафриканец постучал в дверь и пригласил профессора к нему в номер на стаканчик виски. За стаканчиком они разговорились. Общих тем для разговора у них было предостаточно. Например, узнав, что у профессора взрослая дочка, алмазник стал советовать ему не посылать ее учиться в США, поскольку его сын поехал и пристрастился там к наркотикам. Кроме того, он рекомендовал ему не жить в городской квартире, а купить себе дом в пригороде, ездить на курорт на Канары, пользоваться дизельным автомобилем, не пить «Бурбон» и т. п.

Всё это было естественно: прилетев в Москву, он увидел красивый современный город, метро, троллейбусы и трамваи, приличный аэропорт, современный новенький отель, соседа – русского в приличном костюме и кожаных мокасинах, говорящего на английском, и построил в голове адекватную для его понимания модель. То, что применительно к советскому инженеру это звучало как развернутый анекдот, он не мог понимать и не понимал. В израильской жизни Игорь попадал в такие ситуации весьма часто и привык к ним.

Представлялось интересным мнение южноафриканца по поводу апартеида.

– Вы, русские, аборигенов-негров видели только по телевизору и думаете, что это самые обыкновенные люди, только чернокожие. А на самом деле это противные, наглые, вонючие типы, и я не хочу с ними находиться в одном ресторане или театре. Мы ведь не против, чтобы они имели точно такие же, как у нас, театры, рестораны, стадионы и вагоны в поездах, мы против того, чтобы находиться вместе с ними в этих учреждениях.

Игорь часто вспоминал эти слова южноафриканца, особенно в их деревенском бассейне. Утром в пятницу и субботу бассейн был заполнен в основном изрусами – стояла тишина и порядок. Часам к одиннадцати-двенадцати он заполнялся местными подростками, которые орали истошными голосами, нещадно брызгались и плавали исключительно поперек бассейна.

И Игорь тут же начинал думать о сути апартеида: «Ах, как было бы хорошо иметь для них отдельный бассейн!»

Вечером Светлана улетела, а Франко заехал за Игорем и повез его в какой-то элитный загородный ресторан. Там, например, на большой тележке возили между столиками цельную тушу огромной копченой свиньи, от которой официант отрезал желающим кусочки мяса. Можно было наблюдать и такое блюдо: на тележке был установлен таз, в котором находился сыр с какими-то добавками. Сверху был налит, видимо, спирт, после горения которого сыр расплавлялся и получался таз жидкого сыра с вкраплениями. Официант раздавал сыр поварешкой наподобие супа, и посетители ели это блюдо ложками. Игорю очень понравилось белое полусухое вино, которое они пили, и он полез за ручкой, чтобы записать его название. «Не старайся, – остановил его Франко, – нигде, кроме Болоньи, это вино не продается!»

Через пару месяцев Игорь прилетел в Болонью на приемку компрессора, и Франко опять окружил его такой же заботой. Впоследствии профессор еще раз был в Болонье на выставке, но с Франко не встречался. Болонью (400 тысяч жителей) называют самой южной частью Северной Италии и кулинарной столицей Италии. Уровень жизни в городе – один из самых высоких в Италии благодаря развитой промышленности и удачному расположению. От себя профессор мог добавить, что в Болонье очень стильно одеваются как женщины, так и мужчины. Тут нет места ни темным цветам, как в Милане или Турине, ни ярким оттенкам, как в Неаполе. Когда профессор смотрел потом на израильскую публику, он всегда вспоминал Болонью. И еще профессор нашел болонских женщин самыми красивыми и стильными в Италии, а следовательно, и в мире. Особенно восхищали его пожилые итальянки в шляпках, сидящие в кафе без кондиционеров и обмахивающиеся веерами.

Надо сказать, что профессор практически всегда находился в перманентном окружении красивых и стройных женщин: у него была такая жена, ее сестра-близнец, дочка, внучка, невестка – жена сына и др., и