– Сказанное сегодня так или иначе коснулось каждого, – произнёс он – или она, в таких одеяниях и с искажённым голосом пол было не угадать. – Свидетельства обеих сторон были убедительны, а обвинения – тяжелы. И потому только лишь садовники не могут вынести решение о том, кто виновен. Суд завершится лишь тогда, когда каждый из присутствующих ныне чародеев вынесет свой вердикт, открыто и ясно. Тот, в чью пользу выскажется большинство, будет считаться невиновным, и тогда другой понесёт всю тяжесть наказания. Да свершится справедливость!

«О, – пронеслось в голове. – Теперь хоть понятно, почему их называли вершителями».

Некоторое время стояла оглушительная тишина, и даже свет, кажется, померк: похоже, никто не решался заговорить первым. С другой стороны, было абсолютно ясно, что именно первый голос утянет за собой и других, пока сомневающихся. А ещё и это опасное условие суда: выступить открыто, что значило неминуемо навлечь на себя гнев осуждённого – и его союзников… Конечно, репутация Йена и присутствие Кровавых Безумцев играло нам на руку, но ведь Эло Крокосмия долго был садовником – и, в отличие от Хорхе, успел обзавестись должниками, сторонниками и друзьями. Это если забыть о том, что его связывали тесные рабочие отношения с кланом Непентес, и о том, что Датура, скорее всего, выступят против нас из-за убийства Николетт…

«Всё-таки быть интровертом с кучей книжек – не очень полезно для здоровья, экстравертам выжить легче», – успела подумать я, когда над одной из лож вдруг вспыхнул свет.

Судя по расположению – недалеко от Роз и всего на пару ярусов ниже – это было вполне уважаемое семейство, хотя вряд ли оно обладало решающим политическим весом. На суд явилось полдюжины представителей, то есть минимум в пять раз меньше, чем от клана Датура: несколько молодых чародеев в повседневной скромной одежде, двое любопытных близняшек лет десяти в джинсах и ярких футболках и, вероятно, глава семьи – немолодой импозантный мужчина в удлинённом жакете, явно сшитом на заказ под нестандартную фигуру. В петлице виднелся цветок удивительного серебристого цвета, чем-то похожий на восковую розу.

– Стальная Камелия выступает в поддержку Хорхе Альосо-и-Йедра и называет преступником Эло Крокосмию, – произнёс мужчина, не удосужившись даже встать из кресла. Он сидел вальяжно, нога на ногу, и только тонкие пальцы левой руки, выбивающие дробь по подлокотнику, выдавали нервозность. – Лойероз не из тех людей, которые станут лгать, преследуя собственную выгоду – лично я, Бастиан из Камелий, ручаюсь за это своим именем. А если то, что он рассказал – правда, то иное решение честный человек принять не может.

Я длинно выдохнула, чувствуя, что ноги подкашиваются от облегчения. А Йен с интересом прищурился, разглядывая мужчину с камелией в петлице:

– Мы раньше встречались? Лицо знакомое, но вот имя…

– А имя я и не успел назвать – кое-кто связал меня чарами и спрятал в свою дорожную сумку, – сварливо откликнулся тот. – То, что это спасло мне жизнь, я оценил значительно позже.

Йен просветлел:

– А! Лерой-Мартин, убийство в доме перчаточника!

Судя по выражению лица бедняги Бастиана, он уже десять раз пожалел о том, что поддался ностальгии и заговорил. Но, на его счастье, снова вспыхнул свет – уже над другой ложей, и фокус внимания автоматически сместился туда.

И там было на что посмотреть!

Во-первых, огромная ложа казалась крохотной, потому что туда, по ощущениям, запихнули сборную по футболу, по баскетболу, по боксу и по гребле заодно, а руководила этими мускулистыми мальчиками и девочками самая настоящая старая ведьма – высокая, жилистая, с пышной гривой седых волос, увязанных в хвост на затылке, вдобавок облачённая в красный спортивный костюм с белой надписью «Непентес» через всю грудь.

– Я, Бальдехильда Непентес, выступаю в поддержку Йена Лойероза. Хорхе Альосо-и-Йедра невиновен. Непентес просят наказания для Эло Крокосмии и разрывают с ним все контракты, – дрожащим козьим голоском объявила она и ухмыльнулась по-пиратски.

Не сразу до меня дошло, что это та же чародейка, которая ехидно ответила «три века» на риторический вопрос Сета. Выходит, ей триста лет? С ума сойти.

– Бабуля! – просияла Тильда.

– Балбеска! – нежно проблеяла Бальдехильда в ответ. – Смотрю, ты стала наконец нормальной девочкой. Обзавелась куклой, подружкой, красивым мальчиком. Что следующее? Начнёшь на свидания бегать?

– Если догоню, – хмыкнула Тильда.

Арто заинтересованно свесился с перил, но, к счастью, ничего не сказал.

А вот на лицо Крокосмии было любо-дорого посмотреть.

– Вы заплатите за нарушение договора, – прохрипел он, глядя исподлобья.

Бальдехильда Непентес только плечиками передёрнула:

– Заплатим, у нас бабла куры не клюют. Я лично тебе на могилу пару мешков золота отволоку, милок, и сверху поставлю, чтоб уж точно не выбрался.

Он впился в кафедру, кроша пальцами крышку:

– Ты!

– Я – что? – живо отозвалась глава Непентес. – Хочешь что-то сказать – так подойди и скажи, вот она я, на месте стою, не бегу никуда.

Когда Крокосмия никуда не кинулся и медленно выдохнул, я, если честно, его почти зауважала.

– Стерва, – бросил он только в сторону.

– Стерва – значит, баба! – обрадовалась Бальдехильда и приосанилась. – Баба – значит, красавишна. Парни, я же красавишна?

Смешанная футбольно-баскетбольная команда по гребле в проблемное будущее, состоящая, кстати, не только из парней, рявкнула слаженным хором:

– Бальдехильда Непентес – вечно прекрасная и вечно молодая! Ура, ура, ура!

Наёмники из этого клана, вероятно, и впрямь служили телохранителями в разных семьях, поскольку раскатистое «ура» доносилось не только из ложи Непентес, но и с других сторон. Тильда стояла навытяжку и орала вместе со всеми; Салли на всякий случай тихонько хлопала в ладоши и шевелила губами; Йен, кажется, беззвучно смеялся. И я бы тоже с удовольствием присоединилась к общему безумию, но отчего-то меня до сих пор колотило; хотелось оказаться где угодно, только не здесь, желательно – на другом конце света.

…что-то было неправильным в окружающем мире – совсем как тогда, в той самой каверне-подворотне, куда я свернула после первой встречи с Крокосмией, когда не знала о Запретном Саде ровным счётом ничего.

В следующий раз свет озарил ложу семьи Датура. Госпожа Франческа, по-прежнему сжимающая боевой посох и агрессивно-собранная, словно олицетворяла собой образ человека, не имеющего сомнений.

– Если Хорхе Альосо-и-Йедра защищают