«Ворон из Сухолесья». «Ворон из Сухолесья» — новое имя, а всё по-прежнему. Ворон из Сухолесья, разумеется, выбирает в своих посыльных птиц, полностью соответствующих его имени — и не может даже самостоятельно написать письма, которые эти птицы доставляют. Ворон из Сухолесья наговаривает своей верной помощнице витиеватейшие послания — бескрайнее озеро громких слов, сладкие реки щедрых обещаний — и отправляет их тем, чьё племя он когда-то покинул, потому что эти слова и обещания казались большинству бессвязным бредом.

Ворон из Сухолесья делает это уже который год — шутка, затянувшаяся на пятилетие и утратившая первоначальную пелену горьковатого веселья.

Но сегодня Ворон из Сухолесья превзошёл сам себя.

— «Бывший дом племени с Белых болот», — ещё раз перечитывает Бая место назначенной встречи вслух. — Любопытно. Как он туда забрался?

Любопытно…

Любопытно — впустила ли хоть кого-нибудь их бывшая стоянка, смог ли хоть кто-нибудь из бывших членов племени воспользоваться чудом, чтобы вновь открыть её?

Любопытно — а остались ли у них хоть какие-нибудь чудеса?

Помогают ли они хоть кому-нибудь? Живут ли хотя бы по части старых правил или отказались от всех без исключения, объявив лесу бессмысленный и беспощадный бой? Это было бы очень в духе Врана.

Любопытно — было ли у Врана хоть одно чудо за всё это время?

Совершил ли он хоть одно доброе дело?

Когда-то Бая думала, что обязательно совершит.

Когда-то Бая думала, что стоит только подождать…

— Никак, — раздражённо закатывает глаза Сивер. — Как он может забраться хоть куда-то? Голодранцы торчали на противоположной опушке леса, пока их не вытеснили оттуда люди, с которыми они так сражались — они назвали это «сбором достаточной силы и выдвижением вперёд». Куда — «вперёд», если они движутся, мать их, назад? И гадать не нужно — засели посреди нашего леса, выкорчевали тройку кустов, чтобы не колоть себе задницы во сне — и всё. Повезло, если они вообще оказались там, где хотели — Зима-то и при жизни у нас могла в трёх соснах заблудиться, а теперь, наверное, совсем отвыкла, бедняжка. Уж не знаю, как она переживёт отсутствие их огромных деревянных домов… А, подожди. Вот незадача — у них же и не было деревянных домов! Ну да, может, не всё сразу. А, может, они решили украсить ими нашу землю? Показать нам пример? Показать нам…

Иногда Сивер очень напоминает Бае Солна.

Не словами, не поведением — внешностью. С возрастом Сивер стал почти его двойником — только чуть ниже ростом, чуть шире в плечах, поясе и челюсти. И оттопыренные уши. Оттопыренные уши — это от отца.

— Я схожу, — прерывает его Бая, потому что Сивер может заливаться этим ядовитым соловьём до бесконечности.

— Что?.. — давится словами Сивер.

Чёрный ворон клюёт что-то в сырой осенней земле, легко перескакивая по слякоти вперемешку с трясиной. Его тёмное оперение почти сливается с промозглым мраком ночи — лишь поблескивают изредка желтоватые глаза да ухоженные перья.

Послание от Врана было, пожалуй, самым большим и подробным за всю историю их односторонней, если можно так выразиться, «переписки» — заняло аж две стороны бересты, да и то старательной Зиме пришлось сделать буквы к концу вдвое мельче.

Вран объявлял: решающий час.

Вран объявлял: он обращается к главам всех племён — дружественных (неужели? Есть и такие?) и тех, кто пока относится к нему с недоверием (какой осторожный подбор слов). На этот раз он ищет союзников не для того, чтобы пополнить ими ряды обычных волков (а разве, по его собственным словам, не все волки в его чудо-племени равны? Или некоторые чуть поравнее?), а для того, чтобы объединить племена. Против общего врага…

Конечно, этот общий враг — человек…

Бая не знает, как Врану ещё это не надоело. Иногда Бая думает: может, что-то не так с ней, а не с ним? Бае кажется невозможным, что можно из года в год, два, три, пять, десять повторять одно и то же — и продолжать упрямо, неизменно, не видя никаких преград и препятствий, хотя всё вокруг кричит тебе: хватит, полно, остановись. У тебя же ничего не получается. Не совсем «ничего», но…

Вран покинул Белые болота двенадцать лет назад. Бая не видела его двенадцать лет. За это время Вран успел собрать в своё безымянное племя ещё несколько десятков волков, обойти все окраины леса, не занятые другими племенами, убить тройку людей, «угрожавших волчьей безопасности», и похвастаться этим в своих посланиях. Теперь же Вран вдруг решил шагнуть дальше и решительнее — теперь он решил вернуть «исконно волчью землю». Почему-то — ту, на которой он сам жил когда-то. Почему-то — у тех, у кого он родился.

Бае бы, наверное, грустить. Бае, бы, наверное, сокрушаться: как же так, что же ты опять задумал? Зачем, зачем, зачем?

Вран заявлял: люди окончательно перестали понимать, кого им следует уважать и бояться. Вран заявлял: люди опустились до того, что осмелились сменить своих зверей-покровителей на человекоподобных «богов» — люди поклоняются почти-людям, где такое видано? Вран заявлял: люди постоянно расширяют свои земли. Вран заявлял: он знает, многие из тех, кто присоединился к его «племени», рассказывали ему, что их племена вынуждены были уходить всё дальше в лес, спасаясь от человеческого присутствия. Вран подчёркивал: безумные празднества во славу новых «божеств» набирают обороты, требуя всё новых убийств жителей леса, а переделанные обряды посвящения не обходятся без охоты на волков — об этом Врану, конечно, тоже рассказали.

Вран оставался всё тем же голосом в звенящей пустоте, что и двенадцать лет назад. Вран жил всё теми же заботами, всё теми же бедами, всё теми же громкими словами, направленными на одного из десяти, если не из сотни. Бая читала его послания одно за другим, Бая прочитала и это — и каждый раз неизменно слышала его уверенный, твёрдый, полный воодушевления голос. Люди-люди-люди. Люди-люди-люди…

Как же Вран бежал от своей человеческой сущности — и каждый раз находил цель своей жизни именно в людях.

— Куда это ты сходишь? — напряжённо спрашивает Баю Сивер. — Бая, скажи, что я неправильно тебя понял. Бая! Скажи. Мне. Что…

Сиверу уж скоро тридцать лет — а ничего как будто и не изменилось.

Иногда Бая задаётся мыслью — а изменилось ли что-нибудь во Вране?

А в ней самой?

Бая присаживается перед вороном, осторожно берёт его на руки — ворон не сопротивляется, сразу видно: ручной, изнеженный.

— Лети, — просто говорит Бая. — Передай своему хозяину: я приду.

Ворон понимающе каркает — и