она?! — прошипел я, не обращая внимания на попытки дверга вырваться из моей хватки. — Отвечай!

— В безопасности! Пусти, идиот!

Я разжал пальцы, и Андвари пал на колени, судорожно дыша и массируя шею. Глаза его недобро сверкнули злостью, а рука потянулась к мечу на поясе, но огонь вспыхнул на моей ладони.

— Без глупостей, дверг, — предупредил я, не сводя с него глаз.

Андвари покачал головой и встал, отряхиваясь. Выглядел он раздражённым и даже обиженным.

— Совсем ополоумел? Я пришёл с предложением и вестями, а ты бросаешься с кулаками.

— Если хочешь говорить — самое время, — раздражённо процедил я, убирая пламя с ладони и опираясь на другую колонну. — Я жду.

Андвари смерил меня презренным взглядом и плюнул под ноги:

— Скажи-ка мне, принц-ётун, какого хера ты ошивался подле моего дома, стуча в двери как полоумный? Думаешь, мои соседи совсем тупицы и не знают, что творится в Асгарде? Они быстро смекнули, кто ты и чего ищешь, а потом доложили всё Хрейдмару. Этот ублюдок никогда не был идиотом и тут же пополз на последнем издыхании докладывать всё Всеотцу, да не просто так, а с условиями: мол, избавь нас Один от змея и помоги сохранить мне трон, а я в ответ подарю тебе любое оружие и заодно весь Свартальфхейм в придачу!

Я непонимающе уставился на дверга, который буквально дышал яростью:

— Желая сохранить трон, Хрейдмар рассказал все сплетни про меня и Гулльвейг, которая скрывалась всё время среди двергов, а затем позволил воинам Одина войти в Свартальфхейм! Целое войско теперь рыщет по улицам, охотясь на нас и змея. Проклятый идиот!

Независимость Свартальфхейма ускользала как туман сквозь пальцы: если воинам Асгарда удастся прогнать змея, то мир раз и навсегда попадёт во власть Всеотца.

— Один не упустил такого шанса, — мрачно прошептал Андвари. — Хрейдмар пытал моих соседей, что запели соловьями и поведали, сколько раз и когда они видели рыжую ван — сволочи. Новый питомец Одина, Бальдр, кажется, вместе с Дикой охотой перерыл мой дом, разрушая его в один миг, а потом спустил собак на улицы Окольнира в поисках тёмной ван. Всё, ради чего я боролся, Локи, на грани краха. И я не хочу, чтобы мой мир превращался в руины, как твой, поэтому прошу: помоги.

Я с удивлением посмотрел на Андвари, выгибая бровь: какой помощи он ждал, если в моём распоряжении были только собственные силы, груда камней и призрачный брат, который не мог покинуть Ётунхейм.

— Сразись со мной против Нидхёгга, — проговорил Андвари, подходя ближе. — Выманим его вместе и уничтожим раз и навсегда, а затем я уничтожу подлого труса и заберу трон себе. Гулльвейг травила всё это время Хрейдмара: ему нужно лишь испить последний бокал, чтобы навсегда сдохнуть, и тогда Свартальфхейм станет моим, — голос его звенел от решительности, и я не сомневался: он пойдёт до конца, даже если сгинет в пасти Нидхёгга. — Прошу, Локи. У тебя есть магия и призрачное войско отца — не смотри так, тёмная ван рассказала.

Я скривился, испытывав неуместный укол ревности: в конце концов нас с ней ничего не связывало. Заметив мою реакцию, дверг усмехнулся:

— Да, мы были любовниками, пока она не встретила тебя. Так что не превращайся в ничтожество, коего ведут только обиды и чувства. Ты ведь принц: заключи со мной союз, и я навсегда останусь должником. Исполню любые просьбы — только явись и призови свой огонь и войско, изгоняя Нидхёгга обратно в Гиннунгагап.

Я не хотел обращаться к призракам и их могуществу, используя в своих целях, а не во имя праведной мести — это было слишком подло и низко. Призывать отца я не мог — опасался поддаться влиянию тёмного сейда. Бюлейст, который стал невольным свидетелем разговора, пристально следил за мной. Это была не моя битва, не мой мир, но слова Андвари о руинах зияли болью — никто не достоин такого. Если дверги утратят свою независимость, то станут невольниками Одина, что будут исполнять его заказы и остальных асов. Богатства, скрытые в недрах Свартальфхейма, перейдут в собственность Всеотца — гиблое дело. Вот только…

— Хорошо, — согласился я, глядя на Бюлейста, который вдруг одобрительно кивнул. — Но при одном условии.

— Всё, что в моих силах, — благодарно произнёс Андвари, поклонившись.

— Я хочу спасти Гулльвейг.

Выслушав мой план, дверг согласно кивнул и, собираясь уходить, поманил меня за собой, сказав, что меня ждут.

Портал оставил нас в узкой пещере, в которой Андвари прекрасно ориентировался и уверенно вёл меня вперёд. Огонь обжигал мои ладони, готовясь к западне, однако вместо этого мы замерли у просторной пещеры, подле которой дверг оставил меня и ушёл в обратную сторону, сжимая в руках рисунок, что я отдал ему, попросив изготовить за ночь. Полумрак разгонялся бледно-голубоватым свечением высеченных на стенах рун. Под ногами хрустела мелкая крошка, своды покрывали зелёные лианы с белоснежными бутонами. Центральная зала разделялась на два поворота, скрываемые полотнами, а середину занимал очаг, на котором стоял большой котёл. Вокруг стояли столы и сундуки, поверх которых лежали десятки древних пергаментов и ингредиентов для зелий. Тени от факелов танцевали по развешанным пучкам трав, связанным из соломы куколкам, черепам давно почивших животных и бесконечному ряду свитков и дощечек с заклинаниями. Глиняные сосуды с едкими запахами и пугающим содержимым теснились на полках, острые ножи хаотично лежали вместе с камешками-рунами на столах.

— Здравствуй, Локи.

Гулльвейг вышла, отодвигая край полотна: кожа её побелела, глаза впали, а вечная усталость пролегла на лице. Два шага, и я стиснул её в объятиях, вдыхая аромат сирени и шалфея. Скучал, в чём никогда бы не признался, ибо ей точно было всё равно — даже не притронулась в ответ, лишь хохотала, и голос её казался будто надломленным.

— Я же сказала, что буду жива, — ехидно бросила ван, выбираясь из моих руках и стряхнула невидимую пыль.

А я стоял и не мог сдвинуться с места, любуясь, и не хотел признаться самому себе, как сильно боялся не увидеть её вновь. Довольная реакцией, Гулльвейг поправила волосы и, покачивая бёдрами в обтягивающем лиловом платье, замерла у котла, бросая туда вязанку трав. Резкий отвратительный запах тут же заклубился над очагом, заставляя зажать нос. Схватив кинжал, Гулльвейг рассекла ладонь, позволяя крови стечь в зелье. Едва удерживая равновесие, она побледнела и отшатнулась, норовя упасть. Я метнулся к ней и, придерживая за талию, усадил на ближайший сундук. По щелчку пальцев в руке оказалась кружка с водой, к которой Гулльвейг жадно припала, пока из носа у