вдруг выползла откуда-то из небытия и злобно, очень болезненно царапала его изнутри.

Я тщательно заполняла истории болезней. Два раза в неделю вместе с ординаторами, старшей сестрой, то есть с Натальей, и дежурной службой отделения я хожу в обход по палатам. И, хотя я вижу наших больных по нескольку раз в день и знаю все новости об их самочувствии, во время посещения палат я внимательно выслушиваю и выстукиваю лёгкие каждого из них. Ординаторы докладывают динамику заболевания: хоть по паре слов, но о каждом своём больном. Потом я должна всё это собственноручно записать в истории болезни. Писать приходится много, легко не отделаться…

В дверь постучали, вошёл Лабецкий. Очевидно, он только что расстался со своим родственником, но я не заметила, чтобы он был слишком расстроен. Я махнула ему рукой на стул: хотела дописать несколько фраз, чтобы потом не забыть. Он сел и, пока я писала, сидел тихо и спокойно. Наконец, я отложила в сторону последнюю историю и сочувственно взглянула на него.

— Мне очень жаль…

— Ты о чём? О разводе? — Сергей вдруг перешёл на «ты», но это случилось так просто и естественно, что я почувствовала только облегчение: рухнула стена официоза, которая так мне мешала.

— И о нём тоже…

— Оставь. Когда-то я сделал большую глупость, женившись по расчёту, а потом было лень эту глупость исправлять.

Он встал, прошёлся по кабинету, подошёл к окну, за которым была зимняя темень, и вдруг тихо и грустно пропел своим чистым баритоном.

— «Привычка свыше нам дана, замена счастию она»…

Потом помолчал немного и продолжил почти шёпотом.

— Если бы ты знала, сколько дров я наломал помимо женитьбы!

— Брось… — Отмахнулась я. — У каждого из нас есть в запасе хорошая поленница…

— Копай глубже… — Он отвернулся от окна и сел напротив меня. — Это не просто дрова, это — распад личности. Посмотри на своего главного… Он хотя бы внешне на человека похож. Я — в сто раз хуже…

— Трудно представить, что кто-то может быть хуже…

— Ты прекрасно знаешь, что я — алкоголик… Последние годы прошли, как в тумане. Власть, деньги и пьянство — остальное для меня не существовало.

Он говорил так искренне, и такая тоска была в его голосе, что мне захотелось его успокоить.

— Не только тебя, многих в наше время сгубили деньги.

— Не деньги, а власть… — Возразил Лабецкий серьёзно. — Развращает и губит человека власть. Вседозволенность и безнаказанность. А деньги только обязательное приложение к власти… Они потому к тебе и липнут, что ты у власти. Власти без денег не бывает!

— Когда мы начинаем дружно возмущаться по поводу своего начальника, наш батюшка, пытаясь нас угомонить, говорит, что власть человеку дана от Бога. А человек, который эту власть получает, всегда стоит перед выбором, как эту власть употребить…

Сергей удивлённо посмотрел на меня.

— Ты веришь в Бога?

Я пожала плечами.

— Скорее да, чем нет… По крайней мере, когда мне бывает трудно, я иду к отцу Михаилу.

— Насколько я понял, тебя не слишком жалуют в начальственном кабинете…

— Да. — Я непритворно вздохнула. — Мы каждый раз скрещиваем шпаги с глпаным… Бессмысленно, конечно. В конце концов, он меня уволит.

— Я бы давно выгнал, — без улыбки согласился Лабецкий. — У меня такие долго не задерживались.

Он помолчал, потом продолжил, глядя на меня в упор.

— Ты знаешь, я часто думаю: что если бы здесь в больнице не оказалось тебя и Натальи? Наверно, я бы не выжил. Кто бы со мной возился так, как ты, и нянчил бы меня, как Наташа?

Я не знала, что на это ответить. Его слова были справедливы лишь отчасти. Конечно, к Лабецкому у нас было особое отношение, но выкладываемся мы одинаково с каждым тяжёлым больным.

А Лабецкий, решительно меняя тему, вдруг серьёзно спросил.

— Послушай… Где дочка Натальи? Ведь ей сейчас должно быть больше двадцати? Её ведь Алёной зовут, да? Она замужем? Куда-то уехала? Я несколько раз пытался спросить о ней Наташу, но она сразу переводит разговор на другую тему. Что-то случилось?

— Не надо спрашивать… Алёнка очень давно умерла. Если Наташа захочет, она тебе сама обо всём расскажет.

— Вот как… — Лабецкий заметно расстроился. — Тогда прости, что спросил… — И вдруг спохватился. — Слушай, Ирина Дмитриевна, не зли лишний раз своего начальника, переведи меня в общую палату. Дело не в деньгах, они у меня есть: осталась пара счетов, о которых жена не знает. Просто я думаю, мне пора с небес на землю спускаться. Я здесь понял простую истину: жить надо с людьми, а не над ними…

С Лабецким всё было ясно: надо начинать жизнь сначала, пусть даже и в туберкулёзной больнице. Я хорошо понимала его: Сергей устал от одиночества, ему хотелось сейчас быть с людьми.

Честно говоря, я обрадовалась: бухгалтерия трезвонила мне каждый день, а я никак не могла решиться заговорить с ним о переводе в другую палату. По моему распоряжению Наталья провела в отделении некоторую дислокацию, в результате которой Сергей вместе со своим телевизором оказался в двухместном номере с нормальным приветливым соседом, молодым инженером с машиностроительного завода. Туберкулёз у него не такой тяжёлый, как у Лабецкого, но лечиться предстояло всё равно достаточно долго. Я надеялась, что они подружатся, что, видимо, и произошло. Вскоре к ним присоединилась ещё одна наша больная, Светлана, профессиональная художница, высокая, худая и плоская, но неунывающая и остроумная. Сама себя она называла «девушкой-спагетти», изрисовала целый альбом комиксами на тему жизни в нашей больнице, а все стены палаты, в которой она квартировала, были увешены её прекрасными акварельными рисунками. Большую акварель с видом нашего парка над озером мы с Натальей у неё конфисковали и повесили на стене в моём кабинете. Эта компания так и стала везде появляться втроём. Верховодила в ней, конечно, Светлана. Наши быстрые на язык больные тут же прозвали это трио «Ансамбль «Каверна».

Лабецкий ожил, стал разговорчивым и активным. Он горько смеялся, когда вдруг с его прежнего места службы приехал шофёр за телевизором. Это был тот же водитель, который несколько месяцев назад привёз этот телевизор к нам. Бедолаге, по-видимому, было очень стыдно за своих нынешних руководителей, он всё время извинялся и на Лабецкого не смотрел, только передал ему два огромных пластиковых пакета с личными вещами, которые оставались в его бывшем кабинете. Сергей фыркнул и попросил Наталью раздать их нашим бомжам — он знал, что иногда мы всей больницей собираем какие-то пожитки, чтобы хоть как-то приодеть этих бедолаг при выписке. Но