были остаться под властью той стороны, которая удерживала их на данный момент. Для афинян это предложение было выгоднее, чем то, которое они отвергли после победы при Кизике. Хотя в 410–409 гг. до н. э. Афины потеряли Пилос, спартанцы были готовы покинуть свое укрепление в Аттике без равноценной уступки со стороны афинян. Кроме того, после 410 г. до н. э. из рук спартанцев удалось вырвать Византий и Халкидон, что вернуло афинянам свободу действий на Босфоре и открыло им дорогу в Черное море, на берегах которого можно было запасаться зерном. Теперь из значимых владений у Спарты оставались только Абидос на Геллеспонте, стратегически важный остров Хиос у ионийского побережья и крупные города Кима, Фокея и Эфес на материке. Мирная инициатива не предлагала всего того, что хотелось бы иметь афинянам, но ее условия заметно улучшились по сравнению с ситуацией после битвы при Кизике. Предложение выглядело привлекательным и по другим причинам. Если бы Спарта, еще раз заручившись поддержкой персов, решила продолжить войну, она сумела бы быстро восстановить численное превосходство во флоте и вновь начать переманивать гребцов противника более высоким жалованьем. Победа афинян при Аргинусах, сколь угодно убедительная, все же была чем-то вроде чуда, и возобновление боевых действий очень скоро привело бы к истощению их ресурсов. А мир позволил бы афинянам навести порядок в своих заморских владениях, собрать дань и пополнить городскую казну. Кроме того, уход спартанцев из Декелеи дал бы афинским земледельцам возможность вернуться на поля и собирать с них урожай.

Но, несмотря на все эти искушения, Афины отвергли предложение Спарты. Аристотель вместе с другими древними авторами возлагает вину за это на свойственные демократии безрассудство и глупость, и в частности на «демагога» Клеофонта, который «явился в народное собрание пьяный и одетый в панцирь и помешал заключению мира, говоря, что не допустит этого иначе как при условии, чтобы лакедемоняне вернули все города» (Афинская полития 34.1). Конечно, эта версия событий слишком однобока, но вне зависимости от степени ее объективности фактом остается то, что большинство из тысяч присутствовавших на собрании афинян действительно отказались заключать мир. Наиболее вероятной причиной этого отказа было сохранявшееся недоверие к спартанцам, которое возникло у афинян после вероломного нарушения Спартой Никиева мира: ни обещания соблюдать условия соглашения, ни клятвы, скрепляющие союзный договор, не могли быть достаточной гарантией того, что пелопоннесцы сдержат данное ими слово. В 406 г. до н. э. афиняне опасались, что враг вновь воспользуется миром как временной передышкой, чтобы перегруппироваться, оправиться от поражений и снова договориться с персами о выдаче денег для возобновления боевых действий. С точки зрения афинян, вернее всего было продолжать войну до полной победы, пока спартанцы слабы и деморализованы, а их отношения с персами натянуты.

ВОЗВРАЩЕНИЕ ЛИСАНДРА

Впрочем, главный недостаток этого плана состоял в том, что сатрапом по-прежнему являлся Кир, намеревавшийся использовать спартанское войско в собственных целях, а Лисандр терпеливо выжидал своего часа, чтобы присоединиться к нему на правах ближайшего союзника. И действительно, зимой 406/405 г. до н. э. сторонники Спарты в Эгеиде и на азиатском материке собрались на совещании в Эфесе. После поражения Спарты при Аргинусах они жестоко страдали от нападений афинян, которые им нечем было отразить. Вместе с послами от Кира они обратились к спартанцам с ходатайством о восстановлении Лисандра на посту командующего. Удовлетворить эту просьбу мешали два обстоятельства – спартанские политики и спартанские законы, но и то и другое было с легкостью преодолено, ведь победа афинян, гибель Калликратида и неприятие Афинами мирных предложений просто не оставляли другого выбора. Поскольку войну нужно было продолжать, союзников Спарты – как греков, так и персов – не следовало раздражать отказом. Любые возражения против кандидатуры честолюбивого Лисандра, как и любые законодательные ограничения, должны были отступить на задний план перед лицом насущной необходимости. И так как законом предусматривалось, что один и тот же человек не может служить навархом дважды, спартанцы формально назначили навархом Арака, а Лисандра сделали его секретарем (эпистолеем) и помощником. Всем было понятно, что это не более чем юридическая формальность.

Гений спартанских военно-морских операций тотчас же принялся за дело. Он собрал вместе все корабли со старой базы в Эфесе и приказал строить новые. Затем он добился срочной аудиенции у Кира и попросил выделить Спарте столь нужные сейчас средства. И хотя царевич по-прежнему был искренне привязан к Лисандру, он был вынужден сообщить, что деньги Великого царя, как и изрядная часть его собственных, уже потрачены без остатка. Однако он пообещал и дальше оказывать спартанцам поддержку из собственных средств, даже если царь откажется участвовать в этом, и в подтверждение своих слов тут же выложил крупную сумму.

Содействие Лисандра было необходимо Киру не только для удовлетворения своих будущих амбиций, но и для решения текущих проблем. После того как он убил своих двоюродных братьев, их родители направили жалобы царю, и Дарий вызвал Кира в Сузы, где располагалась царская резиденция.

Молодой царевич не мог не подчиниться, но, так как он не доверял никому из персов править во время своего отсутствия, он вышел из положения весьма примечательным образом. Вызвав Лисандра в Сарды, он назначил спартанца сатрапом провинции Персидской империи вместо себя. Он передал ему все имевшиеся в казне деньги, а также право собирать причитавшуюся дань в полном объеме. Кир верил в преданность спартанца, но не в его благоразумие, а потому просил Лисандра не вступать в бой с афинянами до его возвращения. Это вполне устраивало Лисандра, поскольку его флоту требовалось еще несколько месяцев на то, чтобы преодолеть численное отставание, а самому Лисандру было необходимо время, чтобы довести уровень подготовки экипажей до его собственных высоких стандартов.

Кроме того, пока Кир отсутствовал, Лисандру в своих личных целях нужно было избавиться от наследия покойного Калликратида, пробудившего мощные панэллинские и антиперсидские настроения, которые подрывали политические позиции Лисандра в среде местных греков. В особенности это касалось Милета, где у власти находилось недружественное ему демократические правительство, так что первым делом Лисандр озаботился его свержением. Поскольку город оставался верным союзником Спарты, Лисандр не мог просто напасть на него, и потому он решил прибегнуть к хитрости и обману – средствам, которые всегда были частью его политического арсенала. На публике он одобрительно отзывался о прекращении партийной борьбы в Милете, но при этом тайно подталкивал своих сторонников к восстанию против демократии. Те же воспользовались средствами политического террора, перебив около 340 человек из числа своих противников в их домах и на рыночной площади; еще более 1000 человек было изгнано из города. На месте демократии клика учредила олигархию с собою во главе, которая зависела не от Спарты, а лично от Лисандра и была фанатично ему предана. Операция, проведенная Лисандром в Милете, наглядно продемонстрировала, при помощи каких средств он намерен действовать в дальнейшем. Человек, с гордостью заявлявший о том, что он обманывает «взрослых людей клятвами, как детей игральными костями», в ответ на критику, осуждавшую его вероломство, нахально сказал: «Где львиная шкура коротка, там надо подшить лисью» (Плутарх, Лисандр 8.4; 7.4).

Чтобы добраться до Милета, Лисандру следовало плыть на юг мимо Самоса, где располагался афинский флот. Экипажи Лисандра пока что были не в лучшей форме, и афиняне, которые по-прежнему превосходили спартанцев числом, должны были быть начеку, чтобы при первой возможности навязать противнику еще одно морское сражение. Однако они не предприняли никаких попыток перехватить Лисандра в пути. Их нерасторопность была одним из следствий казни и изгнания стратегов, победивших при Аргинусах, ведь новые стратеги не обладали достаточным опытом и уверенностью в себе, которую давала победа. В их среде не возникло подлинного лидера, и все они пребывали в робости и сомнениях, вспоминая судьбу своих предшественников.

Проявленная ими чрезмерная осторожность дорого обошлась афинянам, ибо вскоре после отплытия из Милета Лисандр смог изменить стратегическое положение в свою пользу. В Карии и на Родосе он штурмом взял союзные Афинам города, убивая мужчин и обращая женщин и детей в рабство. Это были целенаправленные, демонстративные акты устрашения, призванные отбить охоту к сопротивлению у других афинских соратников. В своей политике Лисандр показал себя прямой противоположностью Калликратида: о панэллинизме не шло и речи. Линия фронта проходила не между греками и персами, а между друзьями и врагами Лисандра. При всем при этом войну надлежало выигрывать в Проливах, а препятствие в лице афинского флота