Элейн удивилась, что ее шрамы стали для него неожиданностью, но лишь потому, что свято верила – их близость началась на операционном столе, когда она дважды попадала в его объятия и дважды была вырвана из них хирургами. Но, может, он, не будучи сентиментальным, забыл их первую встречу. Какой бы ни была причина, Кавана словно разочаровался, когда снял с нее одежду, и в какую-то тревожную минуту Элейн думала, что он сейчас ее отвергнет. Но этот момент прошел, и теперь он спустился вниз по животу и провел пальцами по шраму.

– Красивый, – сказал он.

Элейн обрадовалась:

– Я чуть не умерла под наркозом.

– Это было бы огромной потерей, – сказал он, дотрагиваясь до ее тела и трудясь над грудью. Судя по гортанному звучанию голоса, происходящее его возбуждало.

– Что они тебе сказали? – спросил он, лаская впадинки над ее ключицами. До Элейн уже несколько месяцев дотрагивались лишь продезинфицированными руками, и она вся затрепетала от такой нежности. Удовольствие было столь велико, что она даже не смогла ответить. Кавана спросил еще раз, положив руку ей между ног:

– Что они тебе сказали?

Сквозь туман предвкушения она все-таки ответила:

– Оставили мне номер телефона, где я найду помощь…

– Но тебе ведь не нужна помощь?

– Нет, – выдохнула она. – Зачем мне помощь?

Она заметила улыбку на его лице, хотя держать глаза открытыми было сложно. Его внешний вид не разжигал в ней страсти. Конечно, во многом из-за его маскировочного облика (чего стоил один галстук-бабочка), казавшегося нелепым, но с закрытыми глазами Элейн могла забыть о таких дурацких подробностях. Она как будто накидывала капюшон на любовника и просто воссоздавала его в воображении. Когда она начинала так думать, ее сознание словно улетало куда-то.

Он убрал руки. Элейн открыла глаза. Он возился с поясом от брюк. Вдруг с улицы раздался чей-то крик. Кавана резко повернулся к окну, и все его тело напряглось. Ее удивила такая внезапная реакция.

– Все нормально, – сказала она.

Он наклонился и положил руку ей на горло.

– Лежи тихо, – приказал он ей.

Она всматривалась в его лицо, на котором выступил пот. Крики на улице продолжались еще пару минут. Обычная ссора двух припозднившихся гуляк. Теперь он понял свою ошибку.

– Мне показалось, я слышал…

– Что?

– Мне показалось, что назвали мое имя.

– Кто же это мог быть? – нежно произнесла она. – Никто не знает, что мы здесь.

Он отвернулся от окна. Вся его решимость куда-то исчезла. После приступа страха он словно размяк и выглядел почти глупо.

– Ко мне подобрались близко, – сказал Кавана, – но никогда меня не поймают.

– Близко?

– Добрались до тебя.

Он положил голову ей на грудь.

– Так близко, – прошептал он. Было слышно, как пульсирует кровь в ее голове. – Но я действую быстро и незаметно.

Руки его опять поползли к шраму и ниже.

– И всегда аккуратно, – добавил он.

Она прерывисто вздохнула под его ласками.

– Конечно, они восхищаются мной. Как ты считаешь, мной должны восхищаться? За мою аккуратность?

Она вспомнила, какой хаос царил в крипте, в каком унизительном беспорядке были свалены там тела.

– Не всегда аккуратно… – сказала она.

Он перестал ее ласкать.

– О нет. О нет, я никогда не проливаю кровь. Это мое правило. Никогда не проливать кровь.

От такого хвастовства она улыбнулась. Она расскажет ему сейчас – хотя, конечно, он уже знает – о своем визите в крипту и о том, как выглядит там его работа.

– Порой кровопролития не избежать, – сказала она. – Я не виню тебя за это.

При этих словах он задрожал:

– Что тебе обо мне сказали? Какую ложь?

– Ничего, – ответила она, изумленная такой реакцией. – Откуда им знать?

– Я профессионал. – Он опять поднял руку к ее лицу. Она снова ощутила его решительность. Кавана словно придавливал ее своим весом.

– Не позволю лгать обо мне. Не позволю.

Он оторвал голову от ее груди и взглянул на Элейн.

– Все, что я делаю, – останавливаю барабанщика.

– Барабанщика?

– Мне нужно остановить его без крови. Его удары.

Огни снаружи окрашивали лицо Каваны то в красный, то в зеленый, то в желтый цвет таких чистых оттенков, словно в детской коробке с красками.

– Не позволю лгать обо мне, – сказал он снова. – Будто я проливаю кровь.

– Мне ничего такого не говорили, – стала убеждать его Элейн. Он уже перестал использовать ее грудь в качестве подушки и теперь пытался оседлать ее. Прикосновения его рук были очень нежными.

– Показать тебе, как чисто я работаю? – сказал он. – Как легко могу остановить барабанщика?

Прежде чем она смогла ответить, руки Каваны сомкнулись у нее на шее. У Элейн не было времени даже вздохнуть, хотя бы крикнуть. Его большие пальцы мгновенно нащупали трахею и нажали на нее. Она услышала, как барабанщик отбивает ритм в ушах.

– Все будет быстро и чисто, – сказал он, а цвета все повторялись в той же знакомой последовательности. Красный, желтый, зеленый; красный, желтый, зеленый.

Она знала, что тут какая-то ошибка. Между ними возникло ужасное непонимание, причину которого она не постигала. Она попыталась найти тут какой-то смысл.

– Я не понимаю, – пыталась она сказать, но из сжатого горла донеслось лишь бульканье.

– Слишком поздно для извинений, – помотал он головой. – Ты же пошла со мной, помнишь? Ты хотела, чтобы барабанщика остановили. Зачем еще ты пошла со мной?

Его хватка стала сильнее. Она чувствовала, как лицо наливается кровью, которая словно пытается выпрыгнуть из глаз.

– Разве не понимаешь, что они приходили предупредить тебя обо мне? – мрачно сказал он, не прерывая свои труды. – Они обманом хотели отнять тебя у меня, сказав, будто я проливаю кровь.

– Нет, – выдавила она на последнем дыхании, но он лишь нажал сильнее, чтобы прекратить ее попытки отрицания.

Бой барабанщика стал оглушающим. Хотя Кавана продолжал открывать и закрывать рот, Элейн его больше не слышала. Но это не имело особого значения. Теперь она поняла, что Кавана – не Смерть, не та костлявая защитница, которую она ждала. В своем нетерпении она отдала себя в руки простого убийцы, уличного Каина. Ей хотелось выплеснуть ему в лицо свое презрение, но сознание отключалось. Комната, огни, лицо – все пульсировало под бой барабанщика. А потом остановилось.

Она взглянула вниз на кровать, где лежало ее распростертое тело. Одна рука, хоть уже и безжизненная, продолжала отчаянно сжимать простыню. Язык высунут, а на синих губах блестит слюна. Но (как он и обещал) крови не было.