– Это точно, – угрюмо согласился Рингил.

Он вытащил руку из перевязи, чтобы вскочить в седло, и по ходу дела немного скривился. Уже верхом на лошади пару раз размял руку и скорчил рожу, но перевязью больше не пользовался.

– Ну что ж, еще увидимся, – сказал он. – Когда-нибудь.

– Когда-нибудь, – отозвалась Арчет, словно эхо. – Ты знаешь, где я буду.

– И я, – прибавил маджак. – Но не затягивай. Мы тут не все полубессмертные полукровки, знаешь ли.

И они опять рассмеялись под лучами теплого солнца. Пожали друг другу руки, а потом Рингил тронул коня, и Шерин, бледная и тихая, последовала его примеру. Арчет и Эгар стояли и смотрели, как они уезжают. Через пятьдесят ярдов Рингил поднял руку, прощаясь, и все. Он не обернулся.

Еще через пять минут смотреть, как крохотные фигурки становятся еще меньше, стало нелепо. Эгар легонько пихнул ее локтем в бок.

– Идем, куплю тебе еще пива. Можем из сада поглядеть, как они исчезнут за холмом.

Арчет встрепенулась, будто очнувшись от дремоты.

– Что? А, ну да. Точно.

Потом, когда они медленно направились обратно к трактиру, она спросила:

– Так это правда? Ты хочешь вернуться в Ихельтет со мной?

Маджак театрально пожал плечами.

– Я об этом размышлял, ага. Как и Гилу, дома мне не приходится рассчитывать на теплый прием. Зато я соскучился по солнечному теплу. И, судя по тому, что ты сказала про Цитадель, вооруженная охрана в доме тебе не помещает.

– Вот еще. – Она тряхнула головой. – Я теперь, мать твою, герой. После такого они меня и пальцем не тронут.

– Ну, в открытую – возможно.

– Ладно, ладно. Приглашаю. Можешь жить у меня, сколько захочешь.

– Спасибо. – Эгар поколебался, кашлянул. – А ты, э-э, с Имраной не встречалась в последнее время?

Арчет ухмыльнулся.

– Ну да, конечно. То и дело вижу ее при дворе. А что?

– Да так, просто спросил. Наверное, она замуж вышла.

– Самое меньшее, пару раз, – согласилась Арчет. – Но я не думаю, что это станет для нее препятствием в деле, имеющем большую важность.

– Не врешь?

– Не вру.

Миляга Милакар вздрогнул и проснулся.

Он не сразу вспомнил, где находится; ему снилось прошлое, дом на улице Ценной клади, и оттого комната, в которой он пробудился, казалась неправильной. Он моргнул, окидывая взглядом балконные окна во всю стену, муслиновые шторы, полированные поверхности и пространство вокруг. В первую секунду после пробуждения все выглядело чуждым, будто не принадлежало ему – или хуже, он сам не принадлежал этому месту.

Он вслепую пошарил по кровати рядом с собой.

– Гил?

Кровать была пуста.

И Милакар вспомнил, где находится, как он таким стал и сколько лет на это ушло, а в конце концов и о том, что успел состариться.

Он снова безвольно опустился на кровать. Уставился на расписной потолок – на оргию, чьи детали терялись в темноте.

– А, пропади оно все пропадом.

В голове внезапно всплыл осколок сна, фрагмент, который не очень соответствовал безраздельно царящей в нем ностальгии и воспоминаниям о старом доме. Милакар стоял посреди болота, довольно далеко от городских стен, и надвигалась ночь. На горизонте между рваными тучами, черными и цвета индиго, проступал закат, похожий на разбитое яйцо в грязи. Ветер принес запах соли, а в невысокой растительности раздавались странные звуки, без которых Миляга вполне мог обойтись. По спине пробежал холодок.

Впереди, посреди болотной травы, стояла девочка с большой кружкой чая в руках. Ветер трепал рубашку овсяного цвета – ее единственную одежду. Поначалу Милакар решил, что она собирается предложить кружку ему, но, стоило протянуть руки, как девочка покачала головой и отвернулась без единого слова. Она двинулась прочь, во мрак болота, и его охватил внезапный, необъяснимый страх ее исчезновения.

Он крикнул ей вслед:

– Куда ты?

– У меня есть более важные дела, – туманно ответила девочка. – Нет нужды смотреть, чем все это закончится.

И, снова обернувшись к Милакару, она внезапно превратилась в стоящую на задних лапах волчицу, которая ухмылялась, вывалив красный язык и оскалив белые клыки.

Он с воплем ужаса повалился на спину – так вот, что его разбудило! – но волчица лишь снова повернулась к нему спиной и ушла в заросли болотной травы, с трудом удерживая вертикальное положение.

Милакар опять сел на своей огромной кровати. Ночной кошмар заставил его вспотеть под шелковыми простынями, и теперь он чувствовал, как волоски на ногах прилипли к коже. Он сглотнул и окинул взглядом комнату. Постепенно возвращалось ощущение, что все это принадлежит ему, и он у себя дома. Кожа остывала. Он потер лицо и вздохнул.

– Не спится, Миляга? – спросила темная фигура у окна.

На этот раз сердце екнуло в груди. Милакар не спал – он точно знал, что не спит! – и это был не сон.

А наяву никто не мог попасть в его дом без приглашения.

По комнате гулял прохладный ветерок. Милакар впервые ощутил его кожей. Заметил, как колышутся муслиновые шторы у открытого окна.

Он его закрыл перед тем, как отправиться ко сну. Он это точно помнил.

Фигура вышла из тени у края створки. Свет Ленты, сочащийся сквозь занавески, отчаянно пытался озарить лицо незваного гостя.

– Си… – начал Милакар и осекся.

Фигура покачала головой.

– Нет. Не Ситлоу. Ты его больше не увидишь.

– Гил?!

Гость с лицом, испещренным тенями, мрачно кивнул. Зыбкое ночное свечение наконец позволило Милакару рассмотреть черты, которые и впрямь соответствовали голосу.

– Гил. Как ты сюда пробрался?

– Легко. – Взмах руки в сторону балкона. – Пора бы уже подбирать охрану по умениям, а не по внешности, Миляга. Я прошел мимо трех твоих стражей в саду и остался для них невидимкой. Не пришлось никого убивать и напрягаться. Ну и, хм, скульптурные украшения на фасаде – не лучший вариант, если хочешь обезопасить себя от карабкающихся по стенам грабителей. В общем, как я и сказал, попасть сюда было легко.

Милакар сглотнул.

– Мы думали, ты… исчез.

– А я и впрямь исчез, Миляга. В Серых Краях. Ты об этом позаботился.

Рингил опять шагнул вперед, ближе к кровати, и оказался в луче бледного ночного света, который озарил его лицо в полную силу. Милакар поморщился, увидев шрам вдоль челюсти.

– О чем ты говоришь…

– Хватит. – Единственное слово прозвучало сухо, и в этом ощущалось нечто ужасное. – Хватит, Миляга. Это бессмысленно. Я вспомнил, что ты сказал в саду. «Видимо, мне полагалось и дальше развлекать тебя здесь, в трущобах». Это твои слова. Здесь, в трущобах. Потому что мы там и находились, верно? В саду возле твоего старого дома, на другом берегу реки, на улице Ценной клади.