Ниже мы приведем еще один скрытый уровень этой истории.

В процессе беспорядочных обсуждений совершенно исчезла руководящая идея «плана Милорадовича-Кирпичникова»: последовательное присоединение полков одним за другим, хотя и Трубецкой, и сам Батенков припомнили на следствии слова, обращенные этим последним к Якубовичу: «Чего думать о планах всего общества! Вам, молодцам, стоило бы только разгорячить солдат именем цесаревича и походить из полка в полк с барабанным боем, так можно наделать много великих дел», — голова у него явно варила, но он чувствовал себя в новой компании все-таки сторонним, а главным заговорщикам, как покажем ниже, было уже не до победы восстания!

Остальных же гораздо больше занимали вопросы о том, что должны предпринять восставшие, уже собравшись на Сенатской площади — т. е. задача в конце-концов унести ноги стала главенствующей. Доклад об этом повествует: «В случае, если бы ваше величество решились послать в Варшаву к государю цесаревичу, заговорщики хотели требовать мест для стояния лагерем вне города, несмотря на зимнее время, в ожидании прибытия его императорского высочества, но не переставать требовать также и созвания депутатов под тем предлогом, что они все будут нужны или для упрощения цесаревича принять державу, или для торжественной присяги вашему величеству. Наконец, в том случае, когда бы великий князь Константин Павлович прибыл в Санкт-Петербург, они надеялись уверить его высочество, что все было произведено одним усердием к нему.

Таков был, по словам князя Трубецкого, объявленный ими друг другу план. Рылеев говорил только, что должно было войскам, ими возмущенным, прийти на Сенатскую площадь и начальнику их, Трубецкому, действовать по обстоятельствам, что они надеялись избегнуть кровопролития и посредством Сената, который думали принудить к тому, получить от вашего величества или от государя цесаревича согласие на созвание депутатов для назначения императора и установления представительного образа правления. Они хотели предложить депутатам проект Конституции, писанный Никитою Муравьевым. Князь Оболенский прибавляет к сему, что до съезда депутатов Сенат долженствовал бы учредить Временное правление двух или трех членов Государственного совета и одного члена их тайного общества (который был бы правитель дел оного), назначить и корпусного, и дивизионных командиров гвардии из людей, им известных, и сдать им Петропавловскую крепость. При неудаче они полагали (так показывают согласно князь Трубецкой и Рылеев) выступить из города, чтобы стараться распространить возмущение» — помимо беспорядочных мечтаний о спасении еще и дележка шкуры неубитого медведя — вместо организации и планирования его убийства!

Ростовцев не спас друзей от необходимости выступать. Мало того, Николай окончательно убедился в том, что заговор существует и, следовательно, представляет реальную угрозу.

На Милорадовича и А.Н.Голицына, которым Николай показал письмо Ростовцева, и это сообщение никак не подействовало — такое впечатление, по крайней мере, зафиксировано в записках царя и в дневнике его матери: «они полагали, что письмо это написано сгоряча, и что оно не заслуживает внимания». Эта запись в дневнике Марии Федоровны появилась много позже — 14 марта 1826 года; она услышала от Николая рассказ об этом накануне — прямо в день похорон Александра I. Другие подробности этого рассказа мы приведем ниже.

Но с вечера 12 декабря Николай мог и сам кое-что спланировать — это, кстати, единственное оправдание той задержке в проведении присяги, которая произошла после 12 декабря.

Николай I был не в силах полностью предотвратить восстание, но, зная теперь его руководящую идею, мог сам назначить момент возможного начала бунта каждого воинского подразделения: коль скоро взбунтовать гвардейцев можно было только угрозой якобы измены и новой присяги, то и подняться на восстание солдаты могли только после приказа о присяге — но не ранее того — об этом мы уже упоминали.

Строго говоря, руководящая идея восстания вытекала еще из угроз Милорадовича, многократно повторявшихся. Сообщение Ростовцева — источника, как бы независимого от Милорадовича, только подтвердило ее: критическим моментом для выступления заговорщиков становится объявление о новой присяге.

Инициатива всех последующих событий, таким образом, с вечера 12 декабря полностью принадлежала Николаю.

В результате ему даже сошло с рук то, что все дальнейшие мероприятия он откложил на раннее утро 14 декабря, продолжая дожидаться брата Михаила. Его поведение все же свидетельствует не о самой большой государственной мудрости, ибо и в эту ночь, и в предыдущую, когда происходила встреча Николая с Ростовцевым, покой царского семейства стерег внутренний караул под командованием ярых заговорщиков: в ночь на 13 декабря — М.А.Бестужева, а в ночь на 14-е — князя А.И.Одоевского, известного поэта.

Интересно, что данная ситуация никак не предусматривалась планами руководителей заговора, а сами караульные начальники не решились ни на какую импровизацию. Все это — ярчайшее свидетельство разброда мыслей и чувств у горе-революционеров, а также отражение крайней хлипкости их замыслов, основанных на примитивном обмане солдат, который можно было ввести в дело лишь при самой благоприятной для этого обстановке. Сейчас же, в тихо спящем дворце, заговорщикам ничто не светило.

А ведь когда 11 марта 1801 года убивали Павла I, то ситуация для заговорщиков была ни чуточки не легче. Но Пален с Беннигсеном были настоящими, а не опереточными злодеями, и не чета Трубецкому с Рылеевым!

Тот же упрек в определенной степени можно адресовать и Милорадовичу!

В результате мер, продуманных Николаем, планы заговорщиков оказались разрушены: чиновники всех важнейших государственных учреждений — в том числе Сената, который заговорщики намеревались арестовать и подчинить себе, чтобы придать видимость законности собственному правительству — начинали принятие присяги в 7 часов утра 14 декабря и успевали разъехаться по домам еще до начала присяги гвардейских полков. Последние уже не имели практических шансов кого-либо арестовывать, хотя после полудня 14 декабря едва не арестовали самого Николая I — обе стороны оказались совершенно не готовы к такой возможности.

О своем плане Николай Павлович уведомил генерала Воинова днем 13 декабря, поручив ему техническое обеспечение сбора гвардейского руководства на инструктаж к тем же 7 часам утра 14 декабря. Вслед за тем был приглашен митрополит Серафим и предупрежден о предстоящих событиях — включая время присяги Синода. Кроме того, как упоминалось, Николай условился с П.В.Лопухиным о сборе Государственного Совета на вечер 13 декабря.

Вот Милорадовича и А.Н.Голицына почему-то уже нет в этом узком списке доверенных людей!!!

Вину за полный проигрыш восставших еще до начала выступления некоторые историки возлагают на «предательство» Ростовцева — и они недалеки от истины. Только виновен в этом не один Ростовцев, но и Рылеев и Оболенский, которые его послали к Николаю. В какой-то степени должен разделять эту вину и Милорадович — его настойчивые угрозы тоже сыграли роль предупреждения: попытка декабристов подражать ему только завершила дело, обеспечив его бессмысленный и трагический исход.