и обречённо протянули матери руки ладонями вверх. На обеих красовались метки невозможности корректной трактовки результатов пари.

— Так… Лекцию о необходимости точных формулировок и недопустимости использования собственного дара ради развлечения вам отец прочитает! А пока — ступайте убирать последствия того, что натворили, — заявила она. — И мяч я вам не отдам! Иначе к следующей зиме вовсе без окон останемся.

— Ну ма-а-ам!

— Нет! Я всё сказала! Ступайте! — отрубила Аннушка и, переведя внимание с понуро удаляющихся сыновей на племянницу, продолжила: — А вот с тобой я побеседую. Кто мальчишкам пари магически закрепить помог? То, что ты освоила активацию Знаков до поступления в лицей, ещё не значит, что ты имеешь право использовать свой дар на всякие глупости! Я буду вынуждена сообщить о твоём легкомыслии брату. Как думаешь, что предпримет Николай Иванович? Наденет на тебя ограничители? Ты хоть понимаешь, сколько внимания будет приковано к тебе, как к близкой родственнице директора лицея? С таким отношением к дару… С такой дисциплиной… Злат, может, ещё годик подождём?

— Нет! — мотнула головой Златка. — Простите! Я не подумала… Я учту. Просто дедушка сказал…

— Дедушка? — переспросила Аннушка.

Из стены вновь показалась Александра Степановна, выразительно ткнула пальцем в стоящий в углу стеллаж и вновь удалилась из поля зрения. Из стеллажа донёсся стариковский смех.

— Михаил Арсеньевич, — кивнула девчушка.

Аннушка вздохнула и закатила глаза, мысленно прося у Шестиликой терпения. Когда родители решили, что Бельканто будет приданым Аннушки, отдали усадьбу молодым, а сами перебрались в Моштиград поближе к сыну, она была счастлива! Видят Боги, она счастлива до сих пор, но то, что ей потребуется столько терпения, она и предположить не могла.

Сперва оно понадобилось, когда Мария Гавриловна Орлова являлась ежедневно на порог и то обвиняла в аресте сына, то умоляла помочь. В конце концов она продала свой клочок земли и вконец обветшалый дом Михаилу и уехала. Поговаривали, что тоже в Моштиград и тоже поближе к сыну. Елизавета Егоровна Огрызко, ранее Веленская, упоминала, что пару лет спустя от вдовы приходило письмо Турчилину, где она просила его похлопотать, посодействовать в деле сына. Турчилин даже составлял какое-то прошение, но, что из этого вышло, Людмила Егоровна, перебравшаяся к генералу на правах то ли домоправительницы, то ли компаньонки, сестре не рассказывала, возможно и сама не знала.

Вслед за тем терпение Аннушке понадобилось, чтобы убедить супруга вить семейное гнездо в Бельканто, а не в мрачноватом и тесноватом Миловановском доме. Аннушка до сих пор подозревала, что на переезд ему помогло решиться не её терпение, а молодое, шумное и быстро растущее семейство Вячеслава Павловича Огрызко, обитающее в заново отстроенном флигеле близ Миловановского дома и вызывающее двоякие чувства. С одной стороны, радость за друга, а с другой — желание наслаждаться этой радостью издалека.

Затем терпение понадобилось, когда оказалось, что в Бельканто одновременно переехали оба Михаила, и её супруг, и его призрачный предок. Михаил Арсеньевич умудрялся «жить на два дома», появляясь в одной усадьбе, доводя своими выходками Александру Степановну до белого каления и отсиживаясь в другой. Каким образом ему удавалось осуществлять эти перемещения, ни Аннушке, ни привлечённому к исследованию данного феномена Николаю так выяснить и не удалось. Осталось только принять как имеющий место факт и проявить терпение.

После, с интервалом полтора года, родились мальчишки, и терпения понадобилось чуть больше. Развития этого замечательного качества потребовал и слишком рано проснувшийся у племянницы дар. Аннушка вздохнула. Иногда ей казалось, что её ресурсы в данном направлении исчерпаны. Но пока, хвала Шестиликой, лишь казалось.

— С дедушкой я потом сама поговорю, — многообещающе произнесла она.

В стеллаже озадаченно крякнули и затихли. Злата попыталась объяснить:

— Ребята хотели выяснить, у кого из них больше удачи, но, если выигрыш в обычном пари можно оспорить, не согласиться с выводами судьи, усомниться в его ком… компетентности, — племянница споткнулась, на непривычном слове, но выговорила, вздохнула и продолжила: — при магическом споре всё в руках провидения. Метка появляется у победителя. И тут уж не ошибёшься…

— Ну появились у них метки, — усмехнулась Аннушка. — Сильно это вам помогло?

— Не очень, — понурилась Злата. — Мы не учли…

— Злата, девочка моя, — вновь начала Анна, перебивая племянницу и беря её за руки, — я сейчас не ругаюсь и не наказываю. Боги с окном, с мячом и с пари… Но может, всё-таки отложим твой отъезд к дяде на год-два? Я не призываю отказаться от обучения! Только не я! Просто предлагаю чуть перенести сроки. Пойми, дело не в тебе! Не только в тебе. В лицее придётся учитывать всё! Каждый шаг, каждый жест, каждое слово… Сколько споров было из-за его открытия? Сколько возражений? Дважды откладывали начало первого учебного года. Уже трижды меняли директоров. Там каждый сотрудник, каждая воспитанница под круглосуточным наблюдением. Светское общество, научное сообщество, политики, церковь… Дядя, конечно, постарается тебя оберегать, но… Ему бы самому кто помог. Латочка, ты искренняя, живая, настоящая… Тебе там очень трудно будет…

Племянница аккуратно отняла одну руку, погладила Аннушку по предплечью и, глядя на неё неожиданно взрослыми и серьёзными глазами, сказала:

— Я знаю. Я справлюсь.

Аннушка вздохнула. Злата выдержала подобающую случаю паузу, затем расплылась в заразительной и немного шалой улыбке, чмокнула тётушку в щёку и убежала, крикнув на прощание:

— Всё будет хорошо!

Аннушка смотрела на захлопнувшуюся за ней дверь, слушала удаляющийся по коридору перестук каблучков и чувствовала, как истаивает туча сгустившегося тревожного предчувствия, оставляя после себя прозрачную небесную синь надежды и предвкушения чего-то свежего, чистого и безусловно хорошего.