Он взял ее за руку, их пальцы переплелись, и они снова пустились в путь.

— Я буду очень занят в ближайшие десять дней, но, если выдастся свободный вечер, может, зайду к вам. Сыграем с вашим отцом в триктрак.

— Приходите в любое время, — сказала Пенелопа. — Просто загляните на минутку. Папа́ будет рад вас повидать. И какая-то еда у нас всегда найдется, на худой конец просто суп и хлеб.

— Вы очень добры.

— Ничуть. Это вы добры ко мне. Я и не помню, когда у меня был такой приятный вечер… что кто-то может пригласить меня пообедать…

— А я за четыре года военной жизни забыл, что можно пообедать еще где-то, а не в общей столовой, где полным-полно людей и все обсуждают, что где купить. Так что мы доставили удовольствие друг другу.

Они подошли к калитке. Пенелопа повернулась к Ричарду:

— Может быть, зайдете выпить чашку кофе?

— Увы, не могу. Завтра мне очень рано вставать.

— Помните, что я вам сказала, Ричард. Приходите в любое время.

— Я приду, — сказал он. Потом положил руки ей на плечи, наклонился и поцеловал в щеку. — Спокойной ночи!

Пенелопа затворила за собой калитку, прошла по саду и ступила в спящий дом. В спальне приостановилась у длинного зеркала, висевшего над туалетным столиком, и внимательно вгляделась в девушку, которая стояла напротив и так же внимательно глядела на нее. Потом Пенелопа ослабила узел на шали, и та упала на пол, к ее ногам. Медленно, одну за другой, она начала расстегивать пуговицы на своем красном в ромашках платье, потом вдруг забыла о них и наклонилась вперед, разглядывая свое лицо, потом подняла руку и осторожно коснулась щеки, которую поцеловал Ричард. Румянец залил ей щеки. Смешно! Она разделась, выключила свет, раздвинула шторы и легла. И долго лежала с открытыми глазами, глядя в окно на темное небо, слушая дыхание моря, чувствуя, как бьется ее сердце, мысленно повторяя каждое слово, которое сказал в этот вечер Ричард.

Ричард Лоумакс был верен своему обещанию. В последующие недели он неожиданно являлся и так же неожиданно исчезал, и скоро обитатели Карн-коттеджа стали воспринимать это как нечто само собой разумеющееся. Лоренс частенько хандрил в преддверии наступающей зимы, когда из дома носа не высунешь, но, заслышав голос Ричарда, приходил в хорошее расположение духа. Дорис уже давно решила, что Ричард — обаятельнейший мужчина, и то, что он был всегда не прочь поиграть с ее сыновьями в футбол или помочь им починить велосипеды, только подкрепляло это мнение. Рональд и Кларк, поначалу несколько робевшие перед таким высоким военным чином, очень скоро и думать забыли о робости, стали называть его просто Ричард и приставали к нему с бесконечными расспросами: в каких сражениях он участвовал, прыгал ли он с парашютом и скольких немцев захватил в плен. Эрни он пришелся по душе потому, что держался просто, не боялся грязной работы и по собственной инициативе напилил и наколол груду дров.

Для Пенелопы это было чудесное время — она словно пробуждалась от долгой спячки, ведь в последние годы если и жила, то только наполовину. Теперь же, день ото дня, она словно заново обретала зрение, ее чувства и восприятие обострялись. Одним из признаков этого стали популярные песни — она вдруг услышала их. На кухне в Карн-коттедже был маленький радиоприемник, Дорис включала его, как только входила туда, и выключала, лишь закончив все дневные дела. Примостившись на краю кухонного стола, он пересказывал заметки из «Уокерс плейтайм», сообщал сводки новостей, пел и утешал сам себя, поскольку мир слушал его и шел своим путем. Но однажды утром, когда Пенелопа скребла морковь над раковиной, запела Джуди Гарланд.

— Что это с тобой происходит? — не выдержала Дорис.

— О чем ты?

— Застыла над раковиной с ножом в одной руке и с морковью в другой и смотришь в окно. Ты не заболела?

Случались и другие, менее банальные, проявления этой обострившейся чувствительности. Что-то самое привычное вдруг привлекало внимание Пенелопы, она вдруг останавливалась и долго смотрела. Последние листья слетели с деревьев, и голые ветки соткали причудливый узор на фоне бледного неба. После дождя выглянуло солнце и булыжник на улочках заблестел, как рыбья чешуя, слепя глаза, — вот-вот поскользнешься. Резкий осенний ветер погнал по заливу стадо белых барашков, но от этой картины повеяло не холодом, а энергией, жизнью. Эта энергия наполняла и Пенелопу. Она переделала уйму дел, которые все время откладывала: чистила столовое серебро, работала в саду, а на уик-энды собирала ребят и отправлялась с ними в дальние походы — в вересковую долину, на скалы за Северным берегом. Но может быть, самым удивительным, самым странным было то, что она вовсе не тревожилась и не предавалась грустным раздумьям, если Ричард долго не приходил. Она точно знала: раньше или позже он обязательно придет, и вместе с ним придет то чувство легкости и понимания, которое сразу же овладело ею во время его первого визита. И когда он наконец приходил, это было как награда, как чудесный подарок.

Пытаясь объяснить себе, почему она так спокойно принимает ситуацию, она поняла, что для нее и отношения с Ричардом Лоумаксом, и это новое ощущение жизни — не нечто эфемерное, преходящее. Напротив, Пенелопе казалось, что дни и часы не имеют никакого значения, что все предначертано судьбой с самого ее рождения и не важно, сколько осталось ждать, — свершится то, что суждено. То, что происходит с ней, должно было произойти, и не будет этому конца, так же как невозможно точно определить, когда все началось.

…Каждый год, в середине лета, устраивался так называемый Открытый день. Все художники наводили чистоту в своих мастерских… кое-кому приходилось здорово повозиться… выставлялись все законченные работы, публика переходила из одной мастерской в другую, смотрела картины, что-то покупала. Конечно, многие ходили просто так, из любопытства, — есть такие любители посмотреть на чужие дома… Но были и покупатели, причем немало. Некоторые художники, как я уже сказала, даже тогда, до войны, не очень-то обращали внимание на чистоту и красоту, но Софи каждый раз устраивала у Лоренса в мастерской генеральную уборку: она чистила и драила, расставляла повсюду вазы с цветами, угощала гостей песочными коржиками и вином. «Распродаже это на пользу», — говорила она…

Был конец октября, воскресенье, ранний вечер. Во время своих неожиданных визитов в Карн-коттедж Ричард не раз выказывал желание побывать в мастерской Лоренса, но всегда им что-то мешало. Сегодня в кои-то веки он был свободен до самого вечера, и Пенелопа, оставив все свои дела, предложила сводить его туда. Она опустила в карман плаща тяжеленный старый ключ, и они отправились.

Дул холодный западный ветер, низкие тучи то заволакивали небо, то расходились, открывая прозрачную голубизну, и море тогда начинало искриться и сиять, но тучи снова сходились, и на море ложилась их серая тень. Немногочисленные туристы давно разъехались, и набережная опустела. Лавки были закрыты, а местные жители, как и положено методистам в воскресный день, погрузились в послеобеденный сон или копались в своих садиках позади домов.