прошла быстро, а игроки и не думали расходиться. Настало утро. Пьяные просыпались один за другим. У них ломило все тело и пересохло во рту. Они снова напивались, и безобразие начиналось сначала. Те, у кого были полные карманы, занимали места проигравшихся, а проигравшиеся здорово напивались за счет счастливчиков и валились под стол. Люди просто-напросто менялись местами, и никто этого не замечал, никто не обращал на это никакого внимания. О том, чтобы пойти работать, и речи не было, участки стояли пустые, там не было ни души.

Прииск Виктория – правда, он лишь недавно открылся – еще не видал подобного зрелища. Стремительные переходы от проигрыша к выигрышу пагубно отразились на этих людях. Достаточно одного слова, случайно сорвавшегося с уст пьяницы, и все, в большинстве своем народ все-таки трудовой, приходили в состояние безумия. Один игрок, спустивший за ночь все до нитки, самым естественным образом заявлял, что достаточно одной удачи, всего только одной, и можно в мгновение ока и без всякого труда выиграть фантастическое состояние. Не ушли разве позавчера многие на поиски сказочного клада, о котором все говорят так уверенно?

– И вспомните, – настаивал оратор, – когда они уходили, мы над ними подтрунивали и предсказывали, что они скоро вернутся, а ведь никто не вернулся! Разве это не доказывает, что поиски далеко не так напрасны, как мы думали?

Тут произошел неожиданный случай, который сразу опроверг эти разглагольствования и заставил умолкнуть громкое «браво» пьяниц, разгоряченных алкоголем и жадностью.

В палатку вошли человек двенадцать из тех, о которых только что говорил оратор. Платье на них было изодрано, они имели изможденный вид, с трудом поддерживали друг друга и, казалось, вот-вот упадут от усталости и голода. Впечатление было тем более тягостно, что на груди у трех или четырех из них зияли открытые раны. Ко всему, они были почти совершенно слепы, как об этом можно было догадаться по их изъязвленным, побагровевшим векам, болезненно моргавшим от тусклого света фонарей, тонущих в густом и удушающем табачном дыму.

Всеобщее безудержное веселье сразу оборвалось. Его сменила зловещая тишина. Игроки оставили карты, пьяницы отодвинули кружки, ибо все узнавали в этих призраках тех самых своих товарищей, которые с такой надеждой отправились на поиски сокровищ кафрских королей.

Затем со всех сторон посыпалось:

– В чем дело? Вы откуда? Что случилось? Да они на ногах не стоят!.. Хозяин! Пить! Дай этим беднягам есть и пить! И поживей! Твой погреб еще не опустел. В кладовке еще полно еды.

Кабатчик суетился и покрикивал на слуг, которые после тридцати шести часов беспрерывной работы буквально падали с ног.

– Джентльмены, – угасшим голосом пробормотал один из новоприбывших, – тревога!

– Что вы хотите сказать?

– Беритесь за оружие! Будет нападение! Черные гонятся за нами по пятам. Они перебили всех наших товарищей! Беритесь за оружие!..

Хмель прошел у всех в одно мгновение, все повскакали с мест. Игроки быстро спрятали выигрыши и разобрали лежавшие на столах револьверы и ножи. Слышно было, как пощелкивают барабаны револьверов и пружины ножей.

– Черные? Вы говорите, на вас напали черные? Удивительно! Кто они? В чем причина этого нападения, ведь ничто его не предвещало?

– Это все Питер! Он нас предал, мерзавец, и натравил на нас целую армию чернокожих.

– Ах так? Пусть только придут! Мы им окажем такой прием, какого они долго не забудут!

Человек уравновешенный, несомненно, пожал бы плечами, услышав такое бахвальство. Правда, тут было полтораста-двести мужчин, достаточно хорошо вооруженных для встречи с неграми, но ведь только очень немногие сохранили способность защищаться. После страшной попойки все еле держались на ногах, и если бы им пришлось стрелять, то это было бы в такой же мере опасно для их товарищей, как и для врагов.

Надо, кроме того, признать, что в обычное время эти люди выполняли сравнительно легкую работу, жили в довольстве и в окружении племен совершенно безобидных.

В общем, это были обыкновенные пионеры, пускай люди в большинстве и деклассированные, но они не имели того размаха, который отличал былых калифорнийских золотоискателей. Те жили постоянно начеку, их окружали воинственные племена, с которыми они находились в состоянии беспрерывной войны, и они позаимствовали у североамериканских краснокожих все их страшные методы нападения и защиты. Жизнь среди постоянной борьбы, беспрерывные тревоги, вечный страх пытки, постоянная забота о том, как бы не потерять свой скальп, выработали из них грозных бойцов, всегда готовых не моргнув глазом встретить любого врага, будь он черный, белый или краснокожий.

Короче говоря, можно смело биться об заклад, что люди мужественные под предводительством Пендре или Рауссе-Бульбона, совершившие неслыханные подвиги, о которых теперь слагают легенды, быстро разделались бы с чернокожими, наступавшими на прииск Виктория.

Но население этого прииска привыкло только к дракам, которые обычно заканчивались либо убийством, либо просто побоями. Они не были способны вести напряженную борьбу, из которой умели выходить победителями иррегулярные войска Соноры.

Но опьянение придало им отваги, они кое-как приготовились к обороне. Попутно они узнали, какое несчастье произошло с их товарищами во время купания в воде, отравленной соками эвфорбии, и о том, что последовало далее – как пострадавшим помогли Зуга и бушмен, как они возвращались на прииск и как повстречали Питера, который вел какие-то переговоры с отрядом макололо. Увидев своего бывшего предводителя, который бросил их в трудную минуту, они пришли в ярость. Им хотелось поймать его, и, несомненно, Питеру пришлось бы плохо, но, вопреки обычаю, который не позволяет кафрам вмешиваться в ссоры белых, за Питера заступились его черные приятели. Они ринулись на белых с невиданной яростью и в одно мгновение перебили три четверти из них. Оставшиеся в живых, в большинстве раненые, насилу унесли ноги.

Едва был закончен рассказ об этом печальном событии, как послышались дикие крики. Они раздавались где-то поблизости, в нескольких шагах по ту сторону слабой брезентовой стены. В ожидании нападения все привели оружие в боевой порядок и загородились столами, которые еще были завалены остатками оргии.

Внезапно слетела грубо сорванная портьера, закрывавшая главный вход, и, ко всеобщему глубокому удивлению, вошел всего один человек – негр. На нем не было даже тех лохмотьев, какие обычно носят туземцы, чуть пообтершиеся в цивилизованной среде. Он предстал во всей живописной наготе первобытного африканца: грудь вперед, гордо откинутая голова, в руке копье. Все изумились, увидев этот торс, точно вырезанный из черного дерева, эту могучую мускулатуру, это смелое выражение лица, эти важные, медленные движения. В свете фонарей его фигура производила впечатление вошедшего привидения.

Не обращая никакого внимания на