15 марта 1945 года германская пресса опубликовала сообщение, которое может служить образцом такого рода пропаганды. В заметке говорилось, что все мужское население городка Ольс в Силезии было отправлено оккупационными войсками на принудительные работы. И куда же? В Сибирь! Газеты не утруждали себя доказательствами. И даже если бы это было правдой, то разве сами немцы не превратили людей на захваченных землях в бесправных рабов? Но те, кто направлял нацистскую пропаганду, настолько хотели представить русских жестокими поработителями, что им и в голову не пришло провести столь очевидную параллель, и предоставили сделать сравнение самим немцам.

Последствия кампании, которая подкреплялась сфабрикованными фотографиями избитых женщин и детей, искалеченных тел и другими фальшивками в том же роде, оказались противоположными тому, что ожидал Геббельс. Население тех областей Германии, которым угрожало вторжение русских войск, охватила паника, и миллионы мирных жителей бросились бежать, запрудив дороги и мешая передвижению своих же войск и организации обороны. Запуганные предстоящим вторжением русских иванов немцы сделали еще один вывод, который привел к полному провалу кампании Геббельса: большинство из них, в том числе и солдаты, решили, что при сложившихся обстоятельствах лучше не оказывать сопротивления американцам и англичанам и позволить им войти в страну. Но Геббельс как раз считал, что для Германии жизненно важно остановить наступление с запада, пока союзники не «проявят здравый смысл» – он действительно надеялся выиграть войну «политическим путем».

Оказавшись в затруднительном положении, Геббельс нашел единственный выход – точно так же живописать зверства западных союзников. Поворот в направлении кампании был произведен буквально мгновенно, без какой-либо психологической подготовки народа. Теперь западные армии представлялись как орда гангстеров, негров и евреев, которых обуяло желание уничтожить всех немцев или, по меньшей мере, стерилизовать их. Невероятная чушь подавалась проверенным методом нацистской пропаганды, то есть путем раздувания фактов. Например, министерство пропаганды получало довольно безобидное сообщение о том, что «в деревушке N пять или шесть негров вели себя непристойно, перебрав на празднике по поводу ее захвата». Двумя часами позже германское радио подавало слушателям гигантских размеров мыльный пузырь: «Полторы сотни негров самой отвратительной наружности ворвались в мирную деревушку N в долине Рейна и изнасиловали всех местных жительниц, которые не успели убежать или спрятаться. Это значит, что и западный и восточный противники обращаются с мирным населением совершенно одинаково».

Такого рода фальшивки стряпались слишком поспешно и небрежно, чтобы производить впечатление достоверности. Рассказы о зверствах солдат западных армий до такой степени подорвали доверие немцев к пропаганде Геббельса, что им даже жестокость русских стала казаться преувеличенной. Реальные случаи изнасилований, подкрепленные свидетельствами и документами, тоже казались ложью. Стоило министерству пропаганды сообщить о каком-либо случае грубого обращения русских с беззащитными гражданами, как в нем тут же начинали подозревать стряпню пропагандистов. Геббельс стремительно терял свой престиж.

Словно по иронии судьбы, именно тогда, когда в людях появился здоровый скептицизм, по Германии поползли самые фантастические слухи, распространявшиеся фанатичными приверженцами гитлеровского режима, которых Геббельс и на пушечный выстрел не подпускал к своей пропаганде. Люди шепотом передавали друг другу нелепые истории о новых бомбах, от взрыва которых повышалось давление воздуха и у человека лопались легкие, о веществах, которые замораживали все вокруг в радиусе нескольких километров и убивали все живое.

Немецкий народ ничему не верил и в то же время верил чему угодно. В таких условиях пропаганда стала рискованным делом.

Фронт стремительно приближался к границам фатерланда. Погода стояла на редкость холодная. Реки и озера замерзли, проселки обледенели и превратились в твердые дороги, благодаря чему танки могли продвигаться безостановочно. Из сводок германской армии исчезли названия населенных пунктов на чужих языках, их заменили хорошо знакомые немецкие города и деревни. Впервые за сто с лишним лет война пришла на землю Германии. Большинство гауляйтеров, обязанных защищать вверенные им округа, позорно бежали при первых отдаленных звуках русской канонады, передоверив героическую защиту городов гражданскому населению.

30 января, ровно через двенадцать лет с того дня, как нацисты пришли к власти, Гитлер назначил министра пропаганды Геббельса «защитником Берлина». Это было первым признаком того, что Берлину, колоссальному городу с тысячами зданий и миллионами жителей, с территорией около тысячи квадратных километров, грозила опасность осады. Его не защищали ни горы, ни широкие реки, и его оборона была в руках штатского.

Жители Берлина и даже узкий круг посвященных недоуменно спрашивали, почему на роль «защитника» был выбран Геббельс. Официальная версия гласила, что он является гауляйтером Берлина, что он в свое время «покорил» город, а потому ему и было доверено защищать столицу. Однако в действительности Гитлеру был необходим человек, на которого он мог полностью положиться. После 20 июля 1944 года генералам уже нельзя было довериться, но фюрер твердо знал, что Геббельс никогда его не предаст.

Со всей энергией Геббельс взялся за порученное ему задание. Он окружил себя группой военных советников, среди которых был и генерал Рейман, ежедневно посещавший его по утрам перед совещанием. С самого начала Геббельс понимал, что ему преимущественно придется полагаться на собственный здравый смысл. Прежде чем вникать в военные аспекты обороны, он позаботился о том, чтобы население города не стало, как это обычно бывает при осаде, голодать. «Приняты меры к тому, чтобы весь скот, находящийся в окрестностях Берлина, был доставлен в город, – сообщал он. – Таким образом, мы сможем продержаться на имеющихся запасах около одиннадцати недель».

Он все больше входил в роль солдата. Он не стал облачаться в военный мундир – пусть этой «привилегией» тешит себя Геринг. Но он носил кожаный плащ военного покроя и офицерскую фуражку без кокарды. Он часто бывал на восточном фронте, который уже находился в двух-трех часах езды от столицы, несмотря на опасность, он отказывался остановить машину, даже если вражеские самолеты переходили на бреющий полет, чтобы расстрелять мчавшийся по шоссе автомобиль. Он подъезжал едва ли не к передовой и излишне рисковал жизнью, чтобы произвести впечатление на военных, – он хотел показать им, что прихрамывающий штатский человек невысокого роста превосходит их в храбрости.

Он не упускал возможность сделать в дневнике унизительные замечания в адрес генералов. «Все они находятся на грани душевного истощения и внутренне уже отказались от сопротивления. Фюрер остался практически один. Снова и снова он вынужден тратить свое драгоценное время и силы, чтобы привести в чувство выдохшихся генералов». Тем более сильное впечатление произвели на него русские офицеры. Однажды он изучил досье некоторых генералов Красной Армии и воскликнул: «Как их офицеры отличаются от наших! Почти все русские генералы – выходцы из крестьян, это здоровые, честные и неиспорченные люди, поэтому я не удивляюсь их успехам». Геббельс по-прежнему считал себя потомком крестьян.