и затаил дыхание. И так, не дыша, молился, пытаясь услышать ритм, пока мое лицо не побагровело и я не закашлялся, охваченный знакомым страхом.

– Я не должен был давать тебе возможность выбирать. – Я запутался пальцами в ее волосах. – Мне следовало запереть тебя в клетке моей любви и увезти подальше отсюда.

Но куда? Куда мог ее увезти слабак вроде меня? Я не был царем. Не имел власти. Все, что я любил, напоминало яйца в птичьем гнезде, которые в любой момент мог выхватить очередной хищник. А стервятники были повсюду. Я представил, как они вбегают в комнату и хватают Сади. Как бы крепко я ее ни прижимал, я не мог помешать им забрать ее в иной мир.

Вот бы они забрали и меня. Почему я обречен на проклятие жизни? Это несправедливо – вечно мучиться от боли. И пока я воображал, как стервятники уносят Сади, ниточка света между нами оборвалась. Отсечена навсегда, пока мир не превратится в пепел.

Я стряхнул наваждение. Сади неподвижно лежала в постели. Быть может, она еще не умерла. Быть может, кто-то еще может ее спасти. Я закричал. Взвыл. Несрин проснулась и выбежала прочь.

Вошли целители в ночных рубашках. Они проверили сердце Сади. Седобородый целитель воздел руки ладонями вверх и произнес посмертную молитву:

– Лат мы принадлежим, и к ней мы возвращаемся.

Когда они клали ее на носилки, мне хотелось их отдубасить. Как они могли забрать ее? Будь я шахом, я обезглавил бы их, вместе с семьями, за то, что посмели называть себя целителями. Но что делать с теми, кто называл себя святыми? Насколько бесполезно их заступничество? А та, кого называют богиней? Если Лат слышала наши молитвы и ничего не делала, то она такая же злобная, как Ахрийя. Если она не слышала или была бессильна откликнуться, значит, не достойна поклонения. Если б мог, я бы снес все святыни, сжег священные книги и выпотрошил шейхов. Уничтожил бы эту безнадежную веру.

Ученые утверждают, что Ахрийей движет ненависть к Лат и ее почитателям. Но они никогда не говорили, чем его так рассердила Лат. Теперь, проглотив отчаяние и гнев, я, кажется, кое-что понял.

По традициям нашей религии на следующее утро святилище Сади похоронили в саду Небесного дворца. Хумайра рыдала, когда саван опускали в землю. Шах тоже посетил церемонию, хотя и был занят, устанавливая контроль над городом. А провел церемонию шейх. Присутствовал даже Рыжебородый, и под его косматой бородой и лицом корсара проглядывало подлинное горе. Аланийский принц не знал Сади, но в какой-то момент не выдержал и натянул оранжевый тюрбан на глаза. Эбра выглядел самодовольным, как всегда, только теперь надушенное лицо украшал синяк. Мать шаха прикрыла лицо вуалью (скорее всего, чтобы скрыть радость). Я удивленно поднял брови, увидев в саду принцессу Селену в черной рясе – такой же мрачной, как и ее лицо. Наверное, она будет заложницей шаха, пока окончательно не установится мир.

Пока я был в темнице, погибли десятки. Похоже, я еще легко отделался. Мужчины хоронили братьев. Жены хоронили мужей. Братья хоронили сестер. Дочери хоронили отцов. Но большинство не были похоронены, потому что их тела запеклись где-то в грязи. Многие молились о том, чтобы снова увидеть близких, но Лат отвечала лишь на малую часть этих молитв. Костани отвоевана… Но, как сказал Эбра, стоило ли оно того?..

Пока шейх читал молитву из Писания Хисти, забадары во главе с Несрин и Ямином наводнили сад. Большинство стояли с каменными лицами, но некоторые закрывали лица руками, чтобы скрыть слезы. Несрин рыдала в объятиях брата. Слезы в его бороде казались жемчужинами горя.

Смерть Сади была последней сгоревшей на небе звездой – теперь я остался во тьме. Но я не плакал. Я знал, что делать. Как только ее саван покрыли землей, я нацепил оружие, пошел во дворец и спустился по спиральной лестнице в самую глубину. Уже скоро я стоял у черной пасти Лабиринта. На полу виднелись пятна крови Михея. Поглотила ли его тьма? Поглотит ли она меня?

Лунара говорила о своей богине. Я знал лишь одно – она вернула мертвого. А значит, это единственный бог, с которым имеет смысл говорить. Всем джиннам и заступникам, даже самой Лат, было плевать, они не захотели спасти Сади. Или даже не могли. Быть может, они не способны побороть смерть. Тогда богиня Лунары – единственное истинное божество.

Я уже несколько минут вглядывался во вход. Тьма что-то шептала. Оттуда дул ледяной ветер.

Несрин в траурном платье сбежала вниз. При виде меня она вздохнула с облегчением.

– Не ходи туда!

Она схватила меня за руку и попыталась оттащить к лестнице.

Я оттолкнул ее.

– Богиня, которая там обитает, вернула мертвеца к жизни. Я собираюсь вернуть Сади. Чего бы мне это ни стоило. Чего бы она ни потребовала от меня.

– Но почему ты? – взмолилась Несрин. – Почему ты взвалил на себя эту ношу?

– Потому что у меня ничего не осталось.

– Сади не хотела бы, чтобы ты туда шел. Она хотела, чтобы ты был счастлив. Она умерла, чтобы сделать мир лучше, а не хуже.

– Она умерла за свою страну. Но страна не достойна ее. Пусть лучше эта страна исчезнет, как и все остальные, лишь бы это могло вернуть Сади.

– Она не хотела бы такого обмена. Ты сам прекрасно знаешь. – Несрин вцепилась в мою руку. – Я не позволю тебе это сделать. Тебе есть для чего жить.

От порыва ледяного ветра мы оба задрожали. Просвистев мимо моих ушей, ветер выкрикнул мое имя. Или мне это почудилось? Неважно. Ворота в ад все равно казались более привлекательными, чем еще один день горя.

– Несрин. – Я взял ее за щеки и заглянул в глаза. – Если у меня что-то и осталось, Лат все равно это заберет. – Я фыркнул. – Я проклят.

– Сади тебе не принадлежала! – Несрин слегка отодвинулась, словно хотела меня ударить. – Она сама сделала выбор умереть за свою страну, а вовсе не потому, что тебя прокляли!

Несрин была права. До чего же отвратительна моя беспомощность. Если бы это было проклятие, я мог бы винить судьбу. Но Сади сама сделала выбор, как и Мелоди. Как и Лунара решила уйти от меня к темной богине. Они сами выбрали путь, но все же я чувствовал себя обделенным. Я не хотел, чтобы они могли выбирать, я хотел делать это за них. Хотел сам выбирать, кому жить, а кому умереть. Хотел выбрать самые лучшие души, чтобы