в стенах. В городе царил разбой и насилие («воины обнимали юных красоток»{660}) – после около 4000 человек оказались зарезаны, а оставшиеся в живых взяты в плен. Западные историки рассказывали о реках крови, о священных реликвиях, которые вытаскивали из инкрустированных драгоценностями реликвариев и топтали ногами, о султане, еще более жестоком, чем Нерон или Калигула. Впоследствии даже османские источники подтверждали, что вторжение османов стало синонимом алчности. Легко добытые во время этой кампании деньги называли «трофеем из Стамбула»{661}. Падение Константинополя, едва войдя в историю, стало поучительным рассказом. Украшенную драгоценностями и позолотой, якобы чудодейственную икону Девы Марии, которую в давние времена в дни невзгод проносили вокруг стен города, а теперь оставили на хранение в монастыре Хора, разбили, ее изящное художественное убранство распродали.

Мехмед вошел в город не через Золотые ворота, как поступали все возвращавшиеся с победой византийские правители, а через Харисийские – сейчас их называют ворота Эдирне. Для новых властителей города Золотые ворота, эта арка, собранная из всевозможных греко-римских элементов, возможно, некогда позолоченная и покрытая изображениями из мифов Греции и Рима, не имели никакой значимости – разве что архитектурную. Эдирне же несколько десятков лет был столицей османских императоров, именно там родился Мехмед, и именно из Эдирне Милитарийская дорога вела в этот северо-восточный бастион Нового Рима. В наши дни городские ворота Эдирне восстановлены, Золотые же ворота поросли сорной травой.

Рассказывали, что когда Мехмед Завоеватель въехал в Харисийские ворота, он оглядел царящее вокруг разорение, застонал и заплакал: «И такой город мы предали разграблению и уничтожению»{662}. Но тут же осушил слезы и принялся за работу.

Один замечательный документ из закрытых хранилищ Британской библиотеки дает нам представление о том, какая бумажная работа и подготовка предшествовали этому переломному событию. Эта грамота, которая в развернутом виде занимает весь стол, очень красиво оформлена, написана на греческом языке галловыми чернилами насыщенно-черного цвета. На документе значится дата 1 июня 1453 г. – со дня взятия Константинополя прошло всего три дня. Это – разрешение, данное Мехмедом генуэзцам из Галаты (живущему здесь тесному сообществу иммигрантов) на торговлю в районе, который ныне называется Каракёй. Документ содержит всего два аккуратно вписанных на полях небольших дополнения. Во всем остальном это – чистый первый проект. Очевидно, что вся смена режима была тщательно спланирована заранее, во всех тонкостях. Этот документ, подписанный местным визирем (Заган-паша), в верхней части украшала монограмма султана Мехмеда II{663}. Галату не брали силой, но отныне всем обитателям этого района пришлось служить султану{664}.

Судьба последнего византийского императора, Константина XI, точно не известна. Некоторые источники утверждают, что императора узнали по его шелковым чулкам с вышитым на них орлом, труп обезглавили и торжественно пронесли по улицам Константинополя. Кроме того, рассказывали, что тело императора забрал ангел, обратил его в мрамор и похоронил под Золотыми воротами (этот рассказ перекликается с легендой о том, что Константина Великого забрали из места его упокоения в церкви Святых Апостолов, перенесли в пещеру, откуда он и восстанет вновь). Пошли слухи, что османы перекрыли Золотой Рог – на случай, если мстительный император вдруг восстанет из мертвых.

Итак, Константин XI, названный в честь основателя Константинополя, Константина I, стал не только одиннадцатым императором с этим именем, но и последним христианским императором города. Протянувшийся сквозь время, революционный в культурологическом смысле эксперимент над городом завершился. Могущество Рима – и Древнего, и Нового – всегда служило защитой своей столице. Город цел – значит, Рим жив. В последние полвека своего существования византийская цивилизация представляла собой лишь горстку разнородных городов-государств и один погрязший в запустении и невежестве город – а теперь сгинуло и последнее.

В Риме при вести о падении Константинополя, детища их собственного города, жители разразились рыданиями и стали бить себя в грудь{665}. Современники называли это событие «самой страшной трагедией в истории человечества»{666} и возмездием за падение Трои.

А на мусульманских землях люди возносили молитвы, благодаря Аллаха за то, что сбылось очередное важное пророчество Мухаммеда. Название города теперь чеканили так: Костантинийя (название Kostantiniye фигурировало на монетах, которые делали в городе вплоть до 1760 г. (или 1174 г. по исламскому календарю), когда выбор султана пал на вариант «Стамбул», который и закрепили указом).

Европа дала патетический отклик. Трубадуры (по иронии судьбы, это ремесло возникло под влиянием исламских певцов ghazal из мусульманской Андалусии) сочиняли песни-плачи и песни-протесты. Эти песни особенно полюбили члены рыцарского ордена Золотого руна, созданного под впечатлением от рассказов о грузинском царстве Колхида и легендарных подвигах героя Ясона у берегов Босфора. В 1454 г. Филипп Добрый, герцог Бургундии, устроил политический маскарад с банкетом, чтобы заручиться широкой поддержкой и резервными фондами для Византии. После изобретения книгопечатания печаталась уйма листовок с воинственными призывами к новым крестовым походам с целью вернуть Константинополь – однако на этот раз духовенство и политики только громко лаяли, да не кусали{667}. Кулаками потрясали много, но звона мечей было не слыхать.

Глава 52. Сумеречный город

1453–1461 гг. (856–866 гг. исламскому календарю)

Ведь если они всегда были бы тверды в вере Христовой и святом христианстве… то не найти было бы никого могущественнее, храбрее и изобретательнее в сражениях, чем они.

«Деяния франков и прочих иерусалимцев»{668}

Ничего удивительного, что османские землемеры и крючкотворы засели за работу задолго до того, как пушка «Урбан» взялась за дело. Нельзя забывать, что византийский император и Мехмед II вот уже много лет активно переписывались. Правители Византии и Османской империи вели переговоры о судьбе «Лжемустафы» – одного из дядьев Мехмеда. Византийский император получал от эмира деньги за работу тюремщика. Византийские принцессы выходили замуж за сыновей эмиров. Кое-кто из христиан благодарил Бога за защиту от католического Запада, которую могла предоставить им османская армия. Последние 50 с лишком лет в Константинополе у турок был собственный квартал{669} с мечетью.

Османы поддерживали отношения с византийскими правителями с тех пор, как упоминания о них впервые появились в западных исторических документах. Осман дарил здешним властителям подарки, прекрасные ковры и топленые сливки во время сезона выпаса коров – так он одновременно подчинял