— Леди! В окопы! В траншеи и в окопы!

Но Салли бросилась в реанимационное отделение взглянуть, скольких из прибывших этой ночью еще можно вывести. Оказалось, никого. Им уже ничем нельзя было помочь, но она должна была хотя бы знать их номера. В отделении еще оставались две насмерть перепуганные, бледные медсестры. И четверо раненых, увидев которых даже желторотый новичок-санитар махнул бы рукой — как минимум трое были явно не жильцы! Поза девушек, вполне профессиональная, — сложенные вместе полуопущенные руки — отчего-то напомнила Салли фразу Фрейд: «Принести в жертву свою девственность».

Потому что и она была не против принести в жертву свою.

По ее совету медсестры снова надели миски на головы раненым — выглядели эти сползающие на лицо псевдокаски почти комично. Затея сама по себе, может, и благородная, но начисто лишенная смысла, да и небезопасная, если вдуматься. Они еще вдоволь посмеются над этим. Но сейчас все выглядело серьезнее некуда. Что-то еще — например попытаться заставить их укрыться под койками, — наверняка прикончило бы их. Ибо слишком уж плохи были эти солдатики, чтобы добраться до остатков операционной, не говоря уж о том, чтобы выдержать анестезию. Но мысль, что они без медсестер пропадут, была просто невыносима. Тем временем в рокоте германских аэропланов обозначился некий затяжной ритм второстепенных инструментов.

Салли, сама не понимая, почему, взяла за руку одного из раненых — нежно, спокойно, словно чтобы проверить у него пульс. И тут же заметила стоящего в проходе майора Брайта.

— Ради бога, вы… — прокричал он, но вынужден был переждать взрыв и только потом договорить: — Ради бога, вы обязаны спуститься в траншею, сестра Дьюренс. Покажите пример остальным, ради бога, будьте для них примером!

Сопровождавшие его две молоденькие сестрички непонимающе уставились на него.

— Это приказ генерала Бердвуда, — продолжал кричать он.

Она жестом позвала двух медсестер следовать за ним. Ей страшно хотелось писать, Салли страшно боялась невзначай обмочиться, если вдруг вблизи рванет.

Майор Брайт несся рядом с ними до самой узкой траншеи, помог спрыгнуть туда и затем провел их к землянке, Салли до сих пор не доводилось бывать в подобных сооружениях — вырытая в земле глубокая яма, сверху прикрытая бревнами и мешками с песком. У входа он взял Салли за локоть. Лицо майора приняло багрово-красный оттенок.

— Понимаю, вы не первый день на фронте, но я-то дольше. Как вы отважились на такое?

В землянке на деревянных лавках сидели несколько медсестер. Салли разглядела Онору, Фрейд, в последнее время рьяно пытавшуюся отвлечь Онору от ее нездоровых иллюзий. Присутствовала и старшая медсестра Болджер.

Плача, Онора говорила, обращаясь к старшей:

— Ну, и порядочки здесь! Солдаты, видите ли, против, чтобы мы разбегались по укрытиям.

— Это сегодня они солдаты, — ответила старшая. — А завтра? Кто будет возиться с ними завтра, когда их ранит, если нас разорвет на мелкие кусочки?

Онора мрачно кивнула. Старшая медсестра достала из кармана книжку. Постучав по обложке пальцем, она погрозила зажатой в руке книжкой в направлении продолжавшихся разрывов.

— Если вы по сигналу не прибежите сюда, — предупредила она, — очень может быть, что всех нас вообще заберут с пункта эвакуации раненых. Генерал утверждает, что вовсе не желает никого подвергать опасности и категорически запрещает даже показываться этим «голубям». Уяснили? — Размахивая книгой, старшая продолжала: — Вам еще нужно заплатить за обеды. И пожалуйста, не пытайтесь меня убедить, что у вас нет при себе денег.

Раскрыв свой талмуд, она принялась водить пальцем по строчкам сумм, которые медсестры должны были за шерри, лимонад, имбирное пиво, вино, бренди и так далее.

Вдруг над самой их головой прогремел страшный взрыв. И как всегда, застал их врасплох. Их швырнуло друг на друга. В ушах стоял жуткий звон. Но старшей хоть бы хны — она продолжала монотонно перечислять суммы долгов.

— Слэтри: 11 шиллингов и 6 пенсов, Фрейд: 12 шиллингов и 8 пенсов, Кэйсмент: 18 шиллингов и семь пенсов — многовато вы едите шоколадок, Кэйсмент…

Сирена возвестила об отбое угрозы с воздуха, однако старшая еще долго перечисляла им цифры набежавших задолженностей.

В следующие дни из-за рокота двигателей аэропланов почти невозможно было прикорнуть днем хоть на часок, а снотворное медсестры не принимали из боязни проспать прибытие очередной партии раненых. После захода солнца вражеская авиация беспрерывно барражировала в небе над Дёз-Эглиз, безуспешно пытаясь различить, где жилой дом, а где замаскированное орудие британцев. Ходили слухи, что в связи с участившимися атаками с воздуха англичане перебросили артиллерийские батареи дальше на запад.

Не было ничего страшнее в те летние ночи, чем бросать перепуганных, выпучивших глаза мальчишек, прекрасно понимающих, чем грозит такой авианалет и тем не менее не способных сдвинуться с места без посторонней помощи. Но и не было ничего приятнее, чем, забившись в землянку и уйдя в себя, с виноватым видом выслушивать эту так напоминавшую тетушку пожилую старшую сестру, под то усиливающийся, то ослабевающий грохот нудно перечисляющую, кто сколько должен и за что.

В эти безумные дни Салли, сменившись с ночного дежурства, завтракала минут за десять. Примерно до половины одиннадцатого спала, потом, проснувшись от неясного позыва, снова спешила в отделение. Но однажды во время одного из этих завтраков на рассвете ее отвлекли. Младшая медсестра сообщила, что ее, мол, хочет видеть какой-то человек.

Она сразу же поняла. Чарли Кондон. Если это он, его присутствие вмиг сотрет в ничто все ужасы дней и ночей, хотя Салли и не очень-то верилось в подобную возможность. Выйдя, она сразу же увидела его у реанимационного отделения. Чарли стоял, опершись о стену, тут же покоился и его велосипед. Ей сразу же бросилось в глаза, что лицо Чарли Кондона выглядит слегка постаревшим. Черты его посуровели. Это лицо, мелькнуло у нее в голове, — лицо обстрелянного вояки. Салли почувствовала, что он не только мог пережить нечто такое, о чем можно было лишь догадываться, но и на самом деле пережил. Очень неожиданно и непривычно было видеть его здесь, в новом виде, не такого, как прежде. Она пришла к заключению, что перед ней совершенно другой человек, да и она в его глазах наверняка другая. Сможем ли мы общаться? Ей страстно этого хотелось.

— О! — воскликнул Чарльз Кондон, будто увидеть здесь Салли было большой неожиданностью. — Оказывается, все завершилось благополучно. Я слышал, вас тут бомбили, и, должен сказать, я жутко переволновался. И поскольку мы сейчас на отдыхе в этом районе, решил одолжить велосипед и прикатить сюда повидать вас, узнать, как у вас дела.

— Чарли, — ответила Салли, — это очень мило с вашей стороны. У нас тут терпимо, вот только недосыпаем.

— Ясно, — сказал он. — Так всегда на фронте. Понемножку сходишь с ума, верно?