Позывы тужиться были непреодолимыми. Боль сдавливала утробу. Мод сквозь зубы стонала. Фульк застыл за спиной жены, чтобы она могла за него держаться.

– Господи! – дрогнувшим голосом проговорил он, безуспешно пытаясь поднять себе настроение шуткой. – Да это почище любого сражения.

– Это и есть сражение! – охнула Мод. – Сражение женщины, которое редко доводится видеть мужчинам.

Бедняжка опять вскрикнула, новая схватка сотрясла все тело.

– Тужься! – закричала ей Грейсия. – Я вижу головку!

Мод выругалась. Она верещала, как лисица, и царапала Фулька ногтями, оставляя у него на предплечьях глубокие полумесяцы.

– Почему мама кричит? – послышался со стороны разбитого мужчинами лагеря тоненький испуганный голосок Хависы.

В ответ донеслось неразборчивое бормотание: кто-то успокаивал малышку.

Мод крепко закусила нижнюю губу: нельзя пугать девочку. Облегчить душу в крике – даже этого она не могла себе позволить. Следующая схватка захлестнула ее с неистовством мощного прилива.

– Тужься! – наперебой заставляли роженицу Фульк и Грейсия.

Мод крепко зажала в горле крик: сейчас-сейчас, осталось уже совсем немного. И вот она наконец почувствовала, как ребенок, вместе с внезапно хлынувшим потоком, горячим и скользким, выскользнул из утробы. И тут же послышался тоненький плач.

«Значит, живой», – подумала Мод, оседая на Фулька и тяжело дыша от напряжения.

– Мальчик, – робко сообщила Грейсия, размотав пуповину между ног ребенка. – Милорд, у вас сын!

Обе старшие девочки родились здоровенькими и крепенькими. По сравнению с ними этот новый человечек был на диво слабеньким и маленьким. Он тихо и жалобно плакал и между выдохами легонько икал.

– На освежеванного кролика похож, – заметил Фульк и, взяв одеяло, которое Мод велела ему приберечь, завернул новорожденного в один из углов.

– Если позволите, ваш нож, милорд, я перережу пуповину, – сказала Грейсия.

Оторопевший Фульк безропотно вручил ей оружие. Служанка пошарила под одеялом, резанула и перевязала пуповину.

Фульк вернул младенца Мод. Она осторожно приняла сына. Он был очень маленький и невероятно легкий. «И правда, – подумала она, – смахивает на освежеванного кролика».

– Мальчика надо окрестить, – сказала она и проглотила комок в горле. – Если он… Если он вдруг умрет, я хочу, чтобы на нем была благодать Божья.

– Наш сын не умрет! – решительно заявил Фульк, словно усилием воли мог сохранить младенцу жизнь.

– Миледи, где же взять священника? – горестно вздохнула Грейсия. – Тут я вам ничем помочь не могу.

– Я хочу, чтобы его немедленно окрестили… – У Мод дрогнул голос.

Это было самое большее и самое меньшее, что она могла сделать сейчас для своего ребенка. Она прижала малыша к себе покрепче, чтобы согреть. Все его крохотное тельце покрывал блестящий, похожий на воск сероватый налет, отчего младенец казался бледным, как труп. На глазах у Мод от изнеможения блестели слезы. Утроба болезненно сжималась, и Мод почувствовала, как между ног у нее соскользнул послед.

– Роджер де Уолтон готовился в священнослужители, но рукоположен не был, – сказал Фульк. – Думаю, он сойдет за священника, никого лучше у нас все равно нет.

И, оставив женщин, Фицуорин пошел к костру, а через пару минут вернулся в сопровождении молодого рыцаря. Де Уолтон опасливо взял ребенка на руки, а Фульк тем временем наполнил рог водой из реки.

– Как вы его назовете? – спросил де Уолтон, и его лоб под копной светлых волос пробороздили тревожные складки. Роджеру казалось, что он держит в руках туго надутый шарик из свиного пузыря, и этот шарик каждую секунду может лопнуть.

– Как и его отца, – прошептала Мод.

Фульк кивнул и дал знак де Уолтону.

Когда холодная речная вода закапала малышу на лоб, хныканье превратилось в оглушительный негодующий рев. Роджер де Уолтон смущенно пробормотал слова обряда и отдал ребенка обратно Фульку.

– Надо же, как вопит! Этот явно намерен цепляться за жизнь, – заверил Фульк жену. – Посмотри только, какой сильный!

Мод уловила в его голосе радость и гордость. Оттого, что малыш кричал с такой мощью, и оттого, что обряд крещения свершился, страхи Мод поутихли. Может, она просто неправильно подсчитала сроки? Их сын был, конечно, маленький и щуплый, но все равно слишком активный для младенца, родившегося на два месяца раньше срока. Однако к облегчению примешивалась тревога: они застряли неизвестно где, им грозила погоня, и до ближайшего приюта оставалось еще несколько миль. Кажется, самую густую чащу отряд уже миновал, но вокруг еще росло много деревьев. А Мод вымоталась просто до изнеможения.

Утром они медленно, с остановками, доставили Мод на ферму в Каррег-и-Нант. Для молодой матери соорудили носилки из веток и одеял, поскольку ехать верхом, даже в дамском седле, ей было слишком опасно. Хотя роды прошли быстро, она потеряла много крови и была бледной, как беленый лен, а под опухшими от усталости глазами залегли черные круги. Перевезти жену на следующий же день в Уиттингтон, как намеревался Фульк, не представлялось возможным. Он тревожно вглядывался в лицо супруги, когда они въезжали в ворота фермы. Большую часть пути она была молчалива и на все его попытки заговорить отвечала односложно. Ребенок уже пару раз прикладывался к материнской груди и, несмотря на то что родился маленьким и щуплым, был явно намерен бороться за жизнь. Так что Фулька гораздо больше беспокоила Мод. Ему невыносима была мысль, что он может потерять ее. Он знал, что женщины часто умирают, рожая детей, – если не во время самих родов, то вскоре после этого.

Монахи выделили Мод крохотную гостевую комнату с тюфяком и жаровней. Ее напоили горячим медом, накормили бараниной и густым ячменным супом, после чего она еще раз дала ребенку грудь и заснула.

– Она поправится, милорд! – тихо сказала Грейсия, желая обнадежить Фулька. Он неподвижно смотрел на спящую жену и бессознательно грыз костяшку большого пальца. – Что ей сейчас нужно, так это покой и сон.

– Покой! – Фульк выговорил это слово, как ругательство. – Думаю, покоя бедняжка не видела с того дня, как умер Теобальд.

Он обвел взглядом голые беленые стены, на которых висели только простое деревянное распятие и омбрий – шкафчик для священных сосудов, с деревянной дверцей и на металлических петлях. Да, здесь Мод был обеспечен покой. Единственными посетителями монахов бывали пастухи. Правда, в редких случаях братия принимала и путешественников – таких, как Фульк.

– Если я убил ее… – еле слышно заговорил он и резко оборвал себя.

– Во имя Христа, Фульк! Перестань терзаться понапрасну, – пробормотала Мод, не открывая глаз. – Меня так просто не убьешь. Я знала, на что шла, когда выходила за тебя замуж. Все будет хорошо! А теперь уходи, бык здоровенный, не мешай мне спать.