Увернувшись от мелькнувшего у виска копыта, я ухватил пегого за узду, но тут лоб и щеку обожгло ударом хлыста, а пегий, рванувшись вперед, сбил меня с ног.

Должно быть, наемники придержали его, иначе не миновать бы мне гибели под копытами. Возможно, кто-то из них поднял на ноги и меня – я этого не заметил. В горле першило от пыли, глаза заливала кровь из рассеченного лба.

Обогнув дестрие справа, чтоб не попасть под удары копыт, я вновь бросился к нему, однако он развернулся куда быстрее, а девица по имени Дария щелкнула хлыстами у меня перед носом. Скорее от злости, чем следуя некоему замыслу, я перехватил один из них. Темляк хлыста обвивал запястье рыжеволосой, и посему, рванув хлыст на себя, я сдернул ее с седла, а упала она прямо в мои объятья. Упала и чувствительно укусила меня за ухо, однако я поймал ее за загривок, развернул спиной к себе, крепко стиснул свободной рукой упругую ягодицу и поднял рыжеволосую в воздух. Испугавшийся ее отчаянно взбрыкнувших в воздухе ног, пегий шарахнулся прочь, и я двинулся вперед, тесня его на толпу, а когда кто-то из его мучителей кольнул дестрие сзади, подгоняя его ко мне, наступил на поводья каблуком сапога.

Далее дело пошло куда проще. Бросив девицу, я подхватил пегого под уздцы, развернул мордой книзу и пинком вышиб из-под него переднюю ногу (так нас учили усмирять непокорных клиентов). Пегий с пронзительным животным ржанием рухнул наземь. Не успел он подняться, как я оказался в седле, хлестнул его по бокам концами поводьев, стрелой пронесся сквозь раздавшуюся толпу, развернул укрощенного дестрие и снова помчался на зрителей.

В жизни я много раз слышал о возбуждении, вселяемом в душу подобными скачками, но сам никогда прежде его не испытывал и в тот момент обнаружил, что все это сущая правда. Наемники и их дамы с воплями бросились кто куда, несколькие обнажили мечи, но с тем же успехом могли бы бряцать оружием перед надвигающейся грозой: я одним махом разметал в стороны более полудюжины. Рыжие волосы девицы, тоже пустившейся в бегство, развевались за ее спиной, словно знамя, но кому из людей по силам уйти от этакого скакуна? Проносясь мимо, я ухватил ее за пламенеющее знамя волос, вздернул кверху и перекинул через переднюю луку седла.

Извилистая тропа привела нас к темной лощине, а та лощина – к другой. Впереди брызнула в стороны стая вспугнутых оленей, и мой дестрие, тремя скачками нагнав одного, в нежной бархатной шерстке, плечом оттер его в сторону. Будучи ликтором Тракса, я слышал, как тамошние эклектики охотятся на оленей, настигая добычу верхом, спрыгивая с седла и перерезая ей горло, однако поверил этим рассказам только теперь, поскольку сам легко перерезал бы этому оленю горло на всем скаку обычным мясницким ножом.

Оставив оленя позади, мы взлетели на гребень холма и стремглав помчались вниз, к безмолвной, поросшей лесом долине. Когда пегий выбился из сил, я позволил ему самому отыскивать путь меж деревьев (таких больших, кряжистых я не видел с тех самых пор, как покинул Сальт), а стоило ему остановиться, чтоб пощипать редкой, нежной травы, растущей среди корней, по примеру Гуасахта швырнул наземь поводья, спешился и снял с седла рыжеволосую девицу.

– Спасибо, – сказала она. – Надо же, смог. Я думала, не сумеешь.

– Иначе не согласилась бы на эту затею? Признаться, я полагал, что тебя заставили.

– Хлыстом тебя так бить было незачем. Ты ведь теперь поквитаться захочешь? Поводьями, да?

– Отчего ты вдруг так решила?

Изрядно уставший, я опустился на землю. Среди травы желтели цветы – крохотные, не больше капли дождя. Сорвав пару, я обнаружил, что пахнут они каламбаном.

– Не похож ты на тех, кто прощает обиды. К тому же и вез меня кверху задницей, а делают так те, кому хочется хлестнуть по ней побольнее.

– Не знал. Интересное наблюдение.

– Я таких повидала целую уйму. – Проворно, грациозно усевшись рядом со мной, она положила руку мне на колено. – Послушай, это же посвящение, всего-навсего посвящение. Проделываем мы это по очереди, и сегодня как раз моя очередь подошла, а что хлыстом тебя – просто обычай такой. Теперь-то все позади.

– Понимаю.

– Значит, не станешь бить меня? Вот и славно. Мы с тобой тут неплохо можем развлечься. Все, что захочешь и сколько захочешь: назад до ужина можно не возвращаться.

– Разве я обещал не трогать тебя?

Все это время старательно, вымученно улыбавшаяся, рыжая вмиг помрачнела и опустила взгляд. Казалось, она готова пуститься в бегство.

– Ладно, так тебе будет только веселее. Делай что пожелаешь. – Ладонь ее скользнула по моему бедру кверху. – А знаешь, с виду ты очень мил. Высокий такой… – Склонившись, она уткнулась лицом мне в колени, одарила меня дразнящим поцелуем и тут же выпрямилась. – Неплохо ведь может выйти, очень даже неплохо…

– А еще ты вполне можешь покончить с собой. Нож у тебя имеется?

На миг рот рыжеволосой сделался безупречно круглым, точно ровное, старательно выведенное «О».

– Ты не в своем уме?! Как же я раньше-то…

С этим она вскочила на ноги, но, пойманная за лодыжку, ничком распростерлась в мягкой траве. Рубашка ее, истлевшая до полной ветхости, расползлась надвое, стоило лишь потянуть.

– А говорила, бежать не собираешься.

Рыжеволосая оглянулась, во все глаза уставилась на меня.

– Ни ты, ни они надо мной не властны, – сказал я. – Я не боюсь ни боли, ни смерти. Из женщин, ныне живущих на свете, мне нужна только одна, а из мужчин – ни один, кроме меня самого.

Рубеж для обороны нам достался небольшой, не более пары сотен шагов в ширину, а враги в большинстве своем вооружены были только ножами да топорами (вражеские топоры и оборванный вид пробуждали в памяти воспоминания о добровольцах, от которых я спас Водала в нашем некрополе), однако исчислялись они многими сотнями, и число их неуклонно росло.

Перед самым рассветом наша бакела, оседлав дестрие, оставила лагерь и отправилась патрулировать тылы вдоль постоянно колеблющейся линии фронта. Не успели тени укоротиться, как один из разведчиков показал Гуасахту глубокие колеи – следы повозки, движущейся на север. Еще добрых три стражи мы гнались за ней.

Захвативший ее отряд асциан дрался великолепно. Вначале они, к изрядному нашему удивлению, устремились на юг, затем свернули к западу, а после снова, точно судорожно извивающаяся змея, помчались на север, но на каждом шагу оставляли за собою убитых, угодивших под перекрестный огонь – наш и солдат из охраны повозки, стрелявших по врагу изнутри, сквозь амбразуры. Других охотников мы заметили только ближе к концу, когда асцианам некуда стало бежать.

К полудню они окружили ту небольшую долину со всех сторон. Блестящая сталью повозка с убитыми и умирающими, запертыми внутри, увязла в земле по ступицы. Перед ней, под охраной наших бойцов, получивших ранения, сидели на корточках взятые в плен асциане. Асцианский офицер понимал наш язык, и стражей ранее Гуасахт велел ему высвободить повозку, а когда у пленных ничего не вышло, пристрелил около полудюжины, после чего их осталось человек этак тридцать – практически голых, ко всему равнодушных, с пустыми, остекленевшими взглядами. Оружие асциан свалили грудой в сторонке, там же, где ждали на привязи дестрие.