Загрядский сложил листок, осторожно положил его на угол стола.

— Казус бели? — спросил он.

— Именно — повод к войне! — Салин сбавил тон. — Вас она не коснется, если сумеете убедить меня, что никакого отношения к факту вложения капитала «Артели» в «Систему-Союз» лично вы не имеете.

Загрядский потянулся вперед, положил подбородок на ручку трости.

И надолго закрыл глаза, спрятав взгляд от Салина.

Вожак назначил встречу в лесопарке у гостиницы «Союз».

Захламленный, неуютный, пропахший гарью кольцевой автодороги перелесок Дикарь никогда бы не назвал ни лесом, ни парком. Но у людей всегда так: путаются в словах и понятиях, пытаясь из обрубков слов и смыслов сконструировать жалкое подобие истины. А она проста, как все, созданное Богом. Лес — это лес. Зверь — это зверь. Человек — тварь.

У лесопарка было только два достоинства. В него можно было войти с трех сторон: со стороны канала, из микрорайона или сбежав по откосу кольцевой автодороги. И еще — через парк шла высоковольтная линия. Если встать под ней, ни один прибор не зафиксирует, о чем шла речь.

Дикарь, ориентируясь по провисшим кабелям и мачтам, вышел на нужную полянку. За искореженным кустарником пряталась детская площадка. Вырубленные топором истуканы мишек-белочек и такой же топорной работы скамейки.

Вожака он почувствовал раньше, чем тот крякнул в кулак, дав о себе знать.

Скамейка, облюбованная Вожаком, стояла за кустом бузины, в дальнем конце площадки. С тропинки можно было разглядеть лишь смазанный контур фигуры пожилого мужчины, сидевшего с напряженной спиной и гордо вскинувши подбородок.

Сердце Дикаря радостно забилось, почуяв родную кровь.

«Мы — одной крови, сомнений нет, — подумал Дикарь. — Единственное, что нас разделяет, так это время. Но это пропасть ни мне, ни ему не перепрыгнуть».

Дикарь входил в зенит жизни, Вожак неудержимо скатывался к седьмому десятку. За двенадцать лет, что минули с той памятной встречи в зоопарке, Дикарь успел возмужать и заматереть, отточить когти и опробовать в деле клыки. Он бы искренне благодарен Вожаку, за выучку и знания. Вожак сдержал слово, Дикарь получил все лучшее, что мог дать мир людей, но не растерял того, что обрел в Лесу, — Душу Зверя.

Для Вожака настали трудные времена. Он, конечно же, не растерял стати, хватки и воли, иначе бы сожрали в момент, стая слабости не прощает, но что-то в нем надломилось, это Дикарь отлично чувствовал. И надеялся, что только он один.

Вожака обложили и загнали в вольер. Достаточно просторный, чтобы не замечать сетки, натянутой между деревьями. Но если рожден свободным, то будешь чувствовать себя в плену, хоть огороди забором тайгу. Прутья решетки, как бы до них не было далеко, все равно проткнут сердце.

Насколько знал Дикарь, все шло к тому, что Вожака посадят в тесную клетку. На забаву охотникам и в назидание волкам.

Он пожал протянутую руку, отметив, что в ее сердцевине поселилась вялость, и сел рядом с Вожаком.

По многолетней привычке Вожак положил подбородок на скрещенные кисти рук, обнимающие дужку тяжелой трости.

Помолчали, слушая лес. За редким частоколом чахлых сосен гудела и чадила Кольцевая. С воем набирая ход, к Левобережной прокатила электричка. Хрустнула ветка под ногой человека, гуляющего по тропинке. Слишком далеко, Дикарь даже не стал напрягаться.

Он уже знал, что Вожак пришел без охраны. И это был недобрый знак. Когда перестаешь доверять даже ближним, кровью с тобой повязанным, пора бросаться грудью на первый же выстрел.

— Мне скоро предъявят обвинение, — произнес Вожак. — Дальше тянуть нет смысла.

— А он был, смысл?

Дикарь уже вошел в тот возраст и силу, когда можно было так разговаривать с Вожаком.

Тем не менее Вожак окатил его холодным взглядом.

— Я никогда не забывал, в какой стране живу. Здесь можно быть умным евреем при генерал-губернаторе. Но недолго. Выпорют и выкинут, а заработанное отберут.

В Америке, например, когда началась война, Рузвельт вызвал олигархов и предложил поработать на благо родины. Требовалось срочно перевести экономику на военные рельсы. А кто это мог сделать качественнее, чем Дюпоны, Морганы и Рокфеллеры? Они временно оставили свой бизнес и подписали контракт с правительством. Зарплату чиновников, сам понимаешь, с доходами олигархов не сравнить. Поэтому они установили символическую плату в один доллар. Так у них принято. Дал доллар — считай, нанял. Дурак не придерется, а умный не обидится. За один доллар они и провели мобилизацию экономики. После победы Рузвельт лично вручил каждому по серебряному доллару в дорогой рамке. Кто-то из олигархов, сейчас уже не помню, кто именно, сказал, что это самый дорогой доллар из тех миллионов, что он заработал за всю жизнь.

— А у нас все норовят отобрать на великие цели.

— Менталитет. — Вожак постучал пальцем по лбу. — Почему-то считают, если у них будет много денег, то все получится.

Он смежил веки. Надолго замолчал.

Дикарь хорошо изучил повадки Вожака и ничем не выдал нетерпения. Знал, сейчас тот последний раз просчитывает ходы. На памяти Дикаря Вожак еще ни одного поступка не совершил спонтанно, под действием рефлексов или под давлением чужой воли.

— Я отхожу от дел, — ровным голосом произнес Вожак.

Дикарь не удивился, все к тому и шло. Рано или поздно хватка слабеет, и жизнь вонзает в тебя когти.

— Трудно заниматься делами, когда по три раза за ночь бегаешь в туалет, — криво усмехнулся Вожак. — И все фиксируется на пленку.

Дикарь покосился на него, но промолчал.

— О принятом решении знаешь только ты. Оно останется нашей тайной, пока ты не окрепнешь окончательно.

Дикарь вдруг почувствовал, как сила Вожака медленно перетекает в него. Это была мудрая, уверенная в себе сила, а не та, кроваво-пенная, что он ощущал в себе.

— Перед тем, как ты скажешь «да», — а я не уверен, что ты согласишься, — ответь мне на один вопрос, мальчик мой. — Вожак поскреб острием трости слежавшуюся листву. — Я не задал его тебе при первой встрече. Молчал и после. Но теперь самое время его задать. Только правду, уговор?

— Согласен, Иосиф Михайлович.

— Тебя двенадцатилетним мальчишкой оставили умирать в тайге. Ты выжил всему наперекор. За это я сделал тебя своим воспитанником. Но неясно одно. Я специально консультировался, охотиться в то время было еще рано, а ягоды сошли. — Он выдержал паузу. — Что ты ел как минимум две недели межсезонья?

Дикарь повернул голову и бесстрастно посмотрел в лицо Вожаку.

— Отца. И его друга. Освежевал, прокоптил полоски мяса над костром и ел, пока не научился охотиться.

Они не моргая смотрели в глаза друг другу. Первым отвел взгляд Вожак.