нас был концерт в честь Дня Обороны, а потом банкет для преподавателей, Фрол нализался с физруком и трудовиком, и они курили на крыльце, и болтали, а мы подслушали.

Мы теперь умеем ненавидеть. Не хуже тебя, Ами. Мы умеем ненавидеть – и Самфелаг, и этих вот всех. И мы узнаем, где эти посольства, чтобы ты не ошибся, когда будешь бить. В Москве – точно есть. В Ленинграде тоже. На счет Перми не знаем. Она все-таки поменьше. В общем, мы узнаем, и тебе напишем. А ты должен будешь нам показать олте точки на Сфере, по которым придется бить нам, вот только надо сообразить, как это сделать, чтобы мы не ошиблись случайно. Мы ведь не понимаем ещё, как у вас там правильно ориентироваться, и куда нужно будет направлять усилия…»

Амрит, выдержка из письма № 31

«…прекрасная и удивительная. Я даже не знаю, как описать то, что я к ней чувствую. Когда любишь, все слова куда-то пропадают, и непонятно, что говорить. Она не такая, как все, она волшебная, и у неё огромные глаза, в которых я каждый раз тону – а ведь я даже не знаю, как это, тонуть, потому что плавал я только в наших бассейнах, в которых мне воды чуть выше пояса, не больше. Один раз я про это задумался всерьез, набрал дома воды в ванную (я редко это делаю, потому что вода очень дорого стоит), лёг, и погрузился в воду с головой. Наверное, надо было попробовать вдохнуть воду, но я испугался, и не решился это сделать. Хотел спросить – вы тонули когда-нибудь? А то у нас есть это выражение, а как это – понять не могу. Она для меня весь мир, ради неё я готов убить любого, кто её обидит, и ради того, чтобы она была счастлива, я готов изменить этот мир, от и до, но только чтобы ей было хорошо. Я много раз представлял себе, как мы с ней, на таком корабле, который показывал Ван, летим на какую-нибудь красивую планету, как мы купаемся в бассейнах, настоящих, в которых можно плавать, как потом прилетаем на море, тоже настоящее, и плаваем в нём, уже вместе, а над нашими головами – настоящее небо, не суррогат, не имитация, а небо, и ветер, и солнце. Наверное, я пишу глупости, да? Но уж как есть. А ещё я хочу, чтобы у меня было много денег, и чтобы я мог её баловать. Я подарил ей подвеску, и видели бы вы, как же она этой подвеске обрадовалась! Как ребенок. Там была коробочка, которая играет музыку, и приятно пахнет, когда её открываешь, и моя Иринка была в таком восторге, что я сам чуть не расплакался. Она расплакалась – от счастья. Сразу же эту подвеску надела, и теперь носит постоянно, даже на ночь не снимает. Как же я хочу, чтобы она почаще так же радовалась, чтобы я мог дарить ей подарки, и исполнять любое её желание. Для меня любовь к ней – это ещё один повод ненавидеть Самфелаг, потому что семья у Иринки на самом деле бедная, ведь до этой, подаренной мной, подвески у неё вообще не было украшений из благородных металлов, только самая дешевая бижутерия. Подумайте сами, кто загнал её семью в нищету? Вы угадали верно. Моя бедная любимая девочка, ради неё, и её счастливой жизни я готов убивать, и буду убивать.

Ван говорит, что уже совсем скоро. Мы отрабатываем диверсии, будем выходить на радиусы в нашей зоне, и, по словам Вана, «покусывать» Самфелаг там, где и когда они не будут ждать. Вы пока что ничего не делайте. Когда начнется что-то настоящее, я скажу. Нам нужно тренироваться принимать и посылать мысленные картинки, чтобы видеть, куда бить.

Ван рассказал, что посольства Самфелаг находятся в ста восьмидесяти городах на Планете. Эх, нелегко мне придется. Но и вам непросто, потому что точек, по которым придется бить вам, ориентировочно тоже около двухсот. Да, это много, понимаю. Но мы должны справиться…»

Братья Фламма, выдержка из письма № 34

«…трудно обладать такой силой, и никому не говорить о ней. У нас с Полом странное ощущение – словно мы носим с собой настоящее оружие, но его никто не видит. Все считают, что мы такие же, как и они, а на самом деле мы в любой момент можем уничтожить любого, не прилагая к этому никаких усилий, разве что голова поболит, или сосуд лопнет в глазу, но это ерунда. Странно такое чувствовать. Необычно.

У нас уже совсем весна, вторая половина марта. Снег тает, мы тебе прислали картинку, которая покрасивее. Понравилось? Хочешь увидеть, как это, по-настоящему? Солнце становится тёплым, воздух прогревается, грязно, правда, потому что от растаявшего снега тут и там лужи, но даже лужи – это хорошо, потому что от снега и от холода все устали, хочется тепла, и побыстрее. Наверное, на тех планетах, куда летают эти корабли, про которые ты писал, всегда тепло, и море теплое, и воздух, и природа не такая, как у нас. Когда мы подрались на заводе, док принёс нам атлас с фотографиями, и мы их долго смотрели. Там были такие красивые места! Острова, пляжи, песок белый. Оказывается, он бывает не только желтый, как у нас, но и белый, и чёрный. Представляешь себе, чёрный песок? И корабли там были, и самолёты в небе.

У нас на поле, на аэродроме, валяется самолёт, мы к нему недавно ходили. Ну, не самолёт, а обломки. Какая-то от него печаль, от этого самолёта, он ведь не должен лежать под дождём и снегом, он должен быть в небе, а не вот так. Мы редко к нему подходим, но в этот раз почему-то подошли, посмотрели. Пожалели его. Может быть, если всё изменится после того, как будет покончено с Самфелаг, у нас в небе тоже появятся самолёты, как думаешь? Это было бы круто. Ты говоришь, что летаешь на яхте и на катере, а мы тут можем летать только с крыши башкой вниз. Как говорит Пол: высоко, красиво, но очень недолго. На самом деле мы бы хотели летать. По-настоящему. Особенно сейчас, весной, когда кажется – оттолкнись ногой посильнее, и взлетишь. Потому что весной такое ощущение, как бы сказать правильно, словно небо спускается к самой земле, и словно