себя правильно, они стали относиться ко мне иначе, и я это заметил. Ван говорит, что эмоционально реагируют на что-то негативное только маленькие дети или подростки, а юноша, или взрослый человек либо игнорирует, либо улыбается, и его из-за этого воспринимают иначе. Так и оказалось. Попробуйте делать так же, как делаю я, то есть ведите себя сдержанно. И очень вежливо. Иногда это непросто, но это тоже работает. Скрывайте свои настоящие чувства, ими делиться можно и нужно только с теми, кто близок, но не с посторонними.

Вот сами подумайте, кому мы нужны из тех, кто нас окружает? Кто достоин наших чувств? Кому мы по-настоящему нужны, не для какой-то цели, не на время. Да никому! Когда я это понял, я ночь не спал в результате, думал. Та же Джессика, да? Пожалуй, ей я всё-таки нужен. Мы с ней чужие, но она ко мне привязалась, да и я привязался к ней, потому что прожил у неё десять лет. Иринка – да, ей я тоже нужен, но про Иринку я вам расскажу потом. Вы, двое – вам я нужен, и вы мне нужны, потому что в нас троих есть что-то уникальное и ничем не объяснимое, что-то, что сделало нас родными. И всё! Даже Вану, которого я уважаю, я нужен в качестве бойца и сотрудника, но не как близкий ему человек. Поэтому Иринке, вам двоим, Джессике я могу показать свои истинные чувства, а остальные обойдутся тем, что я оставляю для них: равнодушием и вежливой улыбкой. Потренируйтесь вести себя так же, понаблюдайте, что получится, и потом напишите мне, хорошо? Ван преподал мне этот урок, а я передаю его вам. Надеюсь, вам тоже пригодится».

Братья Фламма, выдержка из письма № 11

"…оказалось проще, чем сперва показалось. В первые дни было трудно, мы ходили по Масловке, как два улыбающихся дебила, видимо, перестарались, но потом освоились. Улыбаемся теперь только тем, кого считаем своими, ну или преподам, когда надо отвечать, или когда здороваемся. Нормально, Ами. Оно работает, точно так, как ты написал. Сперва все, конечно, малость ошалели, но теперь привыкли. У дока была слегка обескураженная рожа, но это быстро прошло. Остальные реагируют по-разному. Математичка так же вежливо улыбается в ответ, физрук вообще вроде бы не заметил, химичка, кажется, подумала, что мы ей строим глаза (вот дура), географичка ошизела конкретно, потому что растерялась, она же орёт всегда, а тут мы в ответ не пугаемся, не огрызаемся, а улыбаемся – стояла с открытым ртом, потом до конца урока не орала. Только Фрол покивал, вроде бы довольный, хотя черт его разберет, Фрола. Хорошо, что мы уже большие, и что мы ему никогда не нравились.

Ещё мы начали следить за собой, как ты велел, и вот тут получается засада, потому что у нас нет того, про что ты пишешь. Что такое гель для волос? У нас есть только мыло, ничего другого нет. Но мы просто водой волосы приглаживаем, чтобы не торчали, и рукой прижимаем. Расческа одна на двоих, там половины зубьев не хватает. Весной обычно всех бреют, но нас не будут, мы выпуск, нас вроде не положено. Мы бы побрились, так точно аккуратнее было бы, но нечем. Да и холодно, когда голова лысая. Одежду чистим, как можем, вроде получше стала, но она старая, новую нам не выдают, и до конца отчистить всё равно не получится. Хотя она аккуратнее выглядит теперь.

Ами, мы вот что спросить хотели. Ты писал про тех, кто для тебя важен, и что нельзя показывать эмоции. Это да, это правильно. Но у нас вот какой вопрос. Ты свою семью первую помнишь? Ту, что была до Джессики? А то мы стали вспоминать, и у нас чертовщина какая-то получается. Потому что мы либо не помним почти ничего, либо как-то по-разному помним, что ли. Например, кошка. Вроде была кошка. Только я помню, что она белая была, а пятна серые, а Пол помнит, что такая не совсем серая, а вроде как травянистая, в полоску, и пятна белые. Или это две разные кошки, хотя вроде как была одна, мы оба помним, что одна. Или бабушка. Я помню её седой, Пол – рыжей, почти такой же, как он сам. Маму помним только, что она была, и вроде бы небольшого роста – а больше ничего, совсем, ни цвет волос, ни цвет глаз. Отца вообще забыли, словно его не было. Как-то это неправильно. Поболтали с мальками, которые из семей приехали – они помнят. Отлично помнят. У нас совсем мелкие мальки такие же, как мы были, когда сюда приехали. 7–8 лет. Они не просто помнят, они по ночам ревут, скучают. Мы сперва подумали, что это из-за пожара мы всё позабыли, но потом поняли, что не такой сильный был пожар, чтобы настолько памяти лишиться. И ладно бы один кто-то, но оба? Ами, а ты помнишь свою семью, или у тебя такая же чертовщина с воспоминаниями, как у нас? Расскажи, нам почему-то кажется, что это важно.

Наверное, ты хочешь спросить, почему важно. Ами, мы ведь необычные, что ты, что мы оба. И делаем вещи, которые ничем не получается объяснить. Что-то тут не так, со всеми нами. Сам подумай. И мы подумаем тоже…"

Амрит, выдержка из письма № 14

"…почти ничего. Я пытался вспомнить, всю голову себе сломал, Иринка спрашивала, чего я того хмурый хожу весь день, и я честно ответил, что вспоминаю своих родных, и не могу вспомнить то, что хочется. Иринка – будущий педагог, и она рассказала мне интересные вещи. В разном возрасте ребенок действительно запоминает то, что его окружает, по-разному, а то, что произошло с нами, она назвала травматической амнезией. Мы с ней говорили только про меня, поэтому так она назвала именно мою забывчивость, но, думаю, это и к вам относится. Память способна отсекать и прятать то, что причиняет человеку боль или беспокойство. Возможно, мы не помним именно из-за того, что наши мозги решили за нас, что лучше нам не помнить, чтобы выжить, потому что воспоминания эти были калечащими. У вас был пожар, и семья погибла, у нас была авария на станции. И эти воспоминания наши головы просто отключили. Иринка рассказала, что их можно попробовать восстановить под гипнозом, но сама она гипнотизировать не умеет, а