— А как же они ушли? — риторически спросил Юрка, имея в виду Седого и компанию.

Милка аж подняла на лоб забрало шлема и стянула вниз с распаренной морды противогаз.

— Никуда, блин, они не ушли! — торжествующе вскричала она. — В тюрьме застряли! Нас дожидаются! Дуем бегом туда!

И, запихав противогаз в чехол, помчалась в сторону выхода в винный погреб.

— Бегом, конечно, семь верст не крюк! — проворчал Таран, тоже снял противогаз и припустил скачками, пытаясь догнать эту лосиху-«мамонтиху».

Мастерство не пропьешь! Таран в свое время крепко зациклился на боксе и легкой атлетикой особо не интересовался. Но когда увидел, как эта самая бывшая десятиборка или семиборка — Юрка не помнил, сколько там видов у баб — бегает с полной выкладкой на не такую уж малую дистанцию по подземельям с не самым лучшим воздухом, сильно зауважал этот вид спорта. Ежели еще учесть, что Милке уже 28, даже к 29 ближе, что она в прошлом и пила, и гуляла, и кололась, и на зоне сидела, то здоровья у нее явно не в избытке. Во всяком случае, Таран сумел ее догнать только у пролома, ведущего из погреба в бывшую Милкину комнату. Да и то потому, что Милка сама сбавила ход, пробираясь через пролом, оставшийся на месте бывшего стенного шкафа.

— Ну-ка, потише! — прошипела она, когда Юрка, пролезая в комнату, запнулся за кирпич и наделал шуму.

— Что, идут?! — тоже шепотом спросил Таран.

— Неясно… Шорохи какие-то были. Может, опять крысы, а может, и нет…

Прислушались. Действительно, какие-то неясные звуки долетали до ушей, но не со стороны «театрального» коридора, а с тыла, из погреба. И на шаги эти звуки были не похожи. На всякий случай Таран отошел обратно в проем и прислушался. Тут звуки слышались гораздо лучше, чем в Милкиной комнате, а потому Юрка отчетливо определил, что исходят они из того места, где располагался лаз, ведущий в погреб, и горка, по которой можно было к этому лазу спуститься.

Сам звук, шелестяще-брякающий, Таран тоже распознал. Кто-то орудовал лопатой. Но не внизу, а вверху. Похоже, что кто-то раскапывал слежавшийся снег, заваливший лаз. Еще через несколько секунд послышался легкий деревянный треск, шорох, потом характерный деревянный стук — доска на доску упала. Сразу после этого в дальнем конце туннеля появился косой луч фонаря, осветивший горку, и чей-то незнакомый, торжествующий голос сказал:

— Глаз-алмаз! Как раз здесь! С прошлого лета запомнил, надо же!

«С прошлого лета…» Прошлым летом здесь «мамонтов» не было, а вот собровцы побывали. Неужели уже семь утра? Или Птицына слегка поднадули, сообщив ему неточное время появления законных правоохранителей?!

— Слышь, Милка, это СОБР! — озабоченно произнес Таран. — Ты хочешь с ними увидеться? Я — нет.

— Взаимно, — произнесла «королева воинов». — А ну-ка ходу отсюда!

И они выскочили в «театральный» коридор, после чего что есть духу понеслись в сторону тамбура. Забег получился еще тот: при мечущемся из стороны в сторону тусклом свете Милкиного фонарика перепрыгивали через крупные обломки и головешки, что полегче, пинками отшвыривали с дороги. Перескочив через поваленные двери, оказались в тамбуре.

— Смотри! — воскликнула Милка. — А эта дверь-то, которая в гараж ведет, — открыта! Значит, они выползли уже после того, как мы здесь проходили.

— Ясно, что не «до», иначе бы встретились в коридоре, — хмыкнул Таран.

— Не, я просто засомневалась было… Может, думаю, еще через какую-то дыру вылезли, а мы их в тюрьме искать будем… Жмем дальше!

Таран хотел было возразить, что открытая дверь в принципе еще не значит, что вышедшая из нее публика отправилась в направлении тюрьмы, а не «театра», но решил не вносить сумятицу.

Они уже добежали до поворота и довольно бесстрашно, без разведки, так сказать, забежали за угол, как вдруг пол дрогнул; а затем откуда-то издали донесся гулкий грохот взрыва. Воздушная волна сильно толкнула в спину.

— Это там, в погребе, на горке! — догадалась Милка.

— Собровцы на мину напоролись… — успел пробормотать Таран, но тут тряхнуло гораздо сильнее, так, что они с Милкой не устояли на ногах и полетели на пол. А следом так шандарахнуло, что Юрка разом потерял сознание.

Таран, конечно, не первый раз взрывался, но все-таки опыт в таком деле особого значения не имеет. Тут уж как повезет. Летом на даче полковника Мазаева ему повезло больше. Пролетел немного по воздуху, шлепнулся на кучу сена, отряхнулся, почесался — и убег в нужном направлении. Когда час назад или даже меньше подорвался на растяжке у двери, ведущей к «театральному» коридору, тоже повезло — успел щелчок услышать, отпрыгнул вовремя, плюхнулся на относительно мягкую Милку. В этот раз, когда Юрка открыл глаза, ему показалось, будто теперь-то хана настанет совершенно неизбежно и ему надо молить Господа Бога, чтоб это дело не затягивалось надолго.

Он лежал лицом вниз на цементном полу, а на спину ему давило что-то неровно-плоское, жесткое и дьявольски тяжелое. Скорее всего, как представилось поначалу Юрке, — бетонная плита.

Прекрасно соображая, что угодил под завал, Юрка больше минуты пролежал совершенно неподвижно, вообще не пытаясь ни двигаться, ни даже лишний раз вдохнуть-выдохнуть. Шевелиться Таран боялся потому, что ему казалось, будто, ворохнувшись, он может чего-нибудь сдвинуть, и тогда обломки, обвалившись, расплющат ему руки-ноги, переломают кости, но при этом не раздавят голову, защищенную шлемом, и тогда будет очень больно.

Однако, когда эта минута истекла, Юркина башка стала соображать получше и более критически воспринимать окружающую обстановку. Более того, он стал ощущать кое-какие несоответствия между своими первыми впечатлениями о ситуации и тем, что имело место в действительности. Например, в промежуток между шлемом и воротником бушлата периодически вкатывалась легкая волна теплого воздуха. То есть кто-то рядом дышал. Вскоре после того, как у Юрки восстановился слух — он от взрыва на какое-то время оглох, — Таран и само сопение расслышал.

Отсюда Юрка сделал достаточно смелый вывод, что на спине у него лежит не бетонная плита, поскольку плиты обычно не дышат, а нечто более живое, хотя и не менее тяжелое. То есть скорее всего Милка, привалившаяся к нему своим «лифчиком», набитым автоматными магазинами и надетым к тому же поверх тяжелого бронежилета. Конечно, поскольку дыхание само за себя говорило, можно было воздержаться от дурацкого вопроса, но Юрка все же спросил:

— Мил, ты жива?

Ответ тоже не отличался логикой:

— Да… Аты?

— Ты отодвинуться можешь? — скромно поинтересовался Таран, который не чуял особой разницы в том, под какой тяжестью отдавать концы: под бетонной плитой весом в центнер или под бабой, у которой вес со средствами защиты и боекомплектом тоже подваливал к ста килограммам.

— Могу, кажется… — неуверенно произнесла «королева воинов», но все же сумела освободить Тарана от тяжкого груза. После этого она еще и фонарик нашарила, который, как это ни удивительно, в очередной раз не разбился. За спиной у Юрки вспыхнул тусклый свет, и Таран, отодвинувшись от стенки, освободил и руки и ноги.