– Нет. Мы обязаны сообщать в полицию обо всех останавливающихся в отеле иностранцах. Вам нельзя здесь оставаться.

– А можно мы побудем в холле до утра? Пожалуйста, не выгоняйте нас опять в холод, на улицу. – Тут меня осенило. – Вы можете позвонить в посольство? – спросила я. – Вдруг удастся все уладить сегодня же.

Желая помочь нам в рамках дозволенного, он согласился. Он с кем-то с минуту говорил, затем передал мне трубку. Оказалось, что это охранник, американский морской пехотинец.

– В чем дело, мэм? – поинтересовался он, в его голосе слышались подозрительные нотки.

– Нас выдворяют из гостиницы, так как в паспортах нет штампов. Нам надо где-то остановиться. Не могли бы мы приехать в посольство?

– Нет, – рявкнул он. – Это исключено.

– Что же нам делать? – в отчаянии воскликнула я. Его голос, звучавший по-военному, стал ледяным.

– Как вы попали в Турцию, не оформив паспорта?

– Это не телефонный разговор. Попробуйте догадаться сами.

– Как вы попали в Турцию? – переспросил он.

– Верхом на лошади. Пехотинец разразился смехом.

– Слушайте, уважаемая, сейчас три часа утра. И у меня нет желания обсуждать подобные бредни. Ваша проблема не имеет отношения к посольству. Это дело полиции. Туда и обращайтесь.

– Вы с ума сошли! Я избегала полиции целую неделю, а вы меня туда посылаете? Вы должны мне помочь.

– Нет, мы ничего вам не должны.

В отчаянии, всего через улицу и в то же время за тридевять земель от свободы, я повесила трубку и сказала администратору, что придется дожидаться утра. Я вновь умоляла его позволить нам остаться в холле.

– Я не могу вам этого позволить, – ответил он. Слова были жесткими, но тон – мягким. Возможно, у него тоже была дочь. И я решила применить другую тактику.

– Вы можете позвонить в Америку за счет абонента?

– Да.

Пока мы ждали заказанного разговора с Бэннистером, портье отдал какие-то распоряжения, и вскоре появился заварной чайник, стаканы и настоящие полотняные салфетки. Мы медленно, с наслаждением потягивали чай в надежде на то, что нас не вышвырнут в холодную, темную ночь.

В Анкаре уже наступила среда, в то время как в Мичигане, когда я разговаривала с мамой, был еще вторник.

– Мы с Махтаб в Турции! – сказала я.

– Слава Богу! – воскликнула мама.

Со слезами облегчения она рассказала, что вчера вечером моя сестра Кэролин позвонила мне в Тегеран, и Махмуди сердито сообщил ей, что мы исчезли неизвестно куда. Они за нас ужасно беспокоились.

Я со страхом спросила:

– Как папа?

– Держится. Он даже не в больнице. А здесь, дома. Сейчас я поднесу ему к кровати телефон.

– Бетти! – воскликнул отец. – Я так счастлив, что вы выбрались. Приезжайте поскорее. Я… продержусь до встречи с вами, – произнес он ослабевшим голосом.

– Я знаю, папочка.

Было бы желание, а выход найдется.

Когда мама снова взяла трубку, я попросила ее связаться с чиновником из Госдепартамента, с которым она имела дело, с тем чтобы кто-то из Вашингтона объяснил мою ситуацию служащим посольства в Анкаре.

– Перезвоню, как только доберусь до посольства, – сказала я.

После звонка я утерла слезы – надо было как-то решать возникшую проблему.

– Что же мне делать? – спросила я у портье. – Я не могу идти с ней на улицу среди ночи.

– Садитесь в такси и езжайте от одного отеля к другому. Может, где-нибудь вас и примут. Без надобности паспорта не показывайте.

Он вернул нам паспорта и мои полтораста долларов, а затем вызвал нам такси.

По-видимому, он передумал звонить в полицию. Он просто не хотел неприятностей на свою голову. Когда подъехало такси, он сказал водителю:

– Отель «Дидман».

Тамошний портье проявил больше сочувствия. Когда я пообещала, что утром все улажу с паспортами, он осведомился:

– У вас проблемы с полицией?

– Нет, – ответила я.

– Ладно.

И он предложил мне зарегистрироваться под вымышленным именем. Я вписала в карточку свою девичью фамилию – Бетти Лавер.

Придя в номер, мы с Махтаб по очереди приняли горячую ванну. Затем почистили зубы и блаженно уснули.

Утром я позвонила Амалю.

– Бетти-и! – радостно воскликнул он. – Где вы?

– Исфахан! – весело откликнулась я.

Амаль вскрикнул от восторга при упоминании зашифрованного названия Анкары.

– Вы в порядке? Все прошло гладко? С вами хорошо обращались?

– Да, – заверила я его. – Спасибо. Спасибо. О Боже! Спасибо.

Мы с Махтаб с наслаждением позавтракали яичницей и жареным картофелем, изрядно сдобренным кетчупом, запивая все это апельсиновым соком. А я залпом проглотила настоящий американский кофе.

Затем на такси мы отправились в посольство Соединенных Штатов Америки. Когда я расплачивалась с водителем, Махтаб закричала:

– Мамочка, посмотри. Посмотри!

Она указывала на американский флаг, развевавшийся на ветру.

В здании посольства мы назвали свои фамилии секретарше, сидевшей в кабинке из пуленепробиваемого стекла. И отдали ей наши паспорта.

Через несколько минут за спиной секретарши вырос какой-то человек. Он представился: Том Мэрфи, вице-консул. Ему уже позвонили из Вашингтона.

– Я приношу извинения за то, что произошло вчера вечером, – сказал он. – Я обещаю, что охранник останется без годовой премии. Вы бы не хотели задержаться на несколько дней, с тем чтобы посмотреть Турцию?

– Нет, – вскричала я. – Я хочу вылететь первым же рейсом.

– Хорошо. Мы оформим ваши паспорта, и сегодня днем вы сможете вылететь домой.

Он попросил нас подождать несколько минут в холле. Мы сели на скамью, и тут я увидела еще один американский флаг – на вертикально установленном древке. К горлу у меня подступил комок.

– Даже не верится, что мы едем домой, верно, Махтаб? Не верится, что наконец-то мы едем домой.

Вместе мы вознесли простую молитву.

– Спасибо тебе, Господи. Спасибо тебе.

Пока мы ждали, Махтаб отыскала – или кто-то ей дал – цветные карандаши. Она принялась что-то рисовать на фирменном бланке нашего отеля. У меня в голове творился такой сумбур, что я обратила внимание на ее рисунок только тогда, когда она его закончила и показала мне.

Сверху было золотисто-желтое солнце. Коричневым она изобразила четыре ряда гор. На их фоне – парусник, напоминавший наш алпинский дом. Сбоку – то ли самолет, то ли птица. Черным была нарисована типичная курдская хижина, из тех, что то и дело попадались нам на пути. Ее стены были пробиты пулями. В центре реял красно-бело-синий флаг. Под ним черными печатными буквами было написано единственное слово.