– Некоторые злые люди называют таких, как она, мусором...

– Вот-вот. Это, возможно, своего рода декларация со стороны преступника. Если бы он хотел просто спрятать тело, то сбросил бы его где-нибудь в темной аллее, но он выбрал стоявший у всех на виду мусорный бак. Подсознательно или нет, преступник сделал по поводу жертвы определенное заявление. Но для того, чтобы сделать подобное заявление, он должен был ее знать. Знать о ней, знать о том, что она была проституткой. Короче говоря, должен был знать о ней достаточно, чтобы ее осудить.

Босх снова подумал об Ирвинге, но сказал другое.

– Но коли так, – произнес он, – не могло ли это заявление касаться всех женщин вообще? Мог это быть какой-нибудь больной на голову сукин сын – прошу прощения, доктор, – какой-нибудь психопат-женоненавистник, который считал мусором всех женщин? При таких условиях ему было вовсе не обязательно знать ее лично. Какой-нибудь маньяк, который убил проститутку, чтобы сделать подобное заявление по поводу проституток, так сказать, в целом?

– Да, такая вероятность существует. Но я, подобно вам, тоже иногда апеллирую к статистике. Больных на голову сукиных сынов, о которых вы упомянули и которых психология называет социопатами, в процентном отношении куда меньше, нежели психопатов, сосредоточенных на каком-нибудь специфическом объекте или специфической... хм... женщине.

Босх сокрушенно покачал головой и посмотрел в окно.

– Что с вами?

– Проклятая фрустрация, чтоб ее черти взяли. Ну а если серьезно, доктор, детективы, которые вели расследование, не уделили особого внимания ближайшему окружению моей матери. Ее знакомым, соседям – вообще людям, которые ее знали. Сейчас это сделать невозможно. Потому-то, когда я думаю обо всем этом, у меня и возникает чувство безнадежности.

Босх подумал о Мередит Роман. Он мог бы съездить к ней и расспросить о знакомых и клиентах матери, но не был уверен, что вправе вторгаться в ее жизнь, будя воспоминания о не самой лучшей поре ее существования.

– Вы должны иметь в виду, – сказала доктор Хинойос, – что в шестьдесят первом году расследование подобных дел считалось почти безнадежной затеей. Полицейские в те годы часто не знали, как к ним и подступиться. Тогда преступления на сексуальной почве были крайне редки. Не то что нынче.

– Расследование подобных дел и сейчас затея почти безнадежная, доктор.

Они немного помолчали. Босх обдумывал возможность нападения на его мать какого-нибудь серийного убийцы, который так и не был пойман и канул во тьме лет. Если это и впрямь имело место, тогда его частное расследование можно считать оконченным.

– Что-нибудь еще любопытное на снимках было?

– Пожалуй, что и нет. Хотя... подождите минутку... Одна вещь привлекла-таки мое внимание. Кстати сказать, вы сами можете на это взглянуть.

Она взяла конверт со стола, открыла его и перебрала находившиеся в нем снимки.

– Я не хочу смотреть на эти фотографии, – быстро сказал Босх.

– На этом снимке нет вашей матери. Там сфотографирована ее разложенная на столе одежда. На это вы хоть можете взглянуть?

Она замолчала, наполовину вынув фотографию из конверта. Босх махнул рукой – вынимайте, дескать, чего там.

– Я уже видел ее одежду.

– В таком случае вы наверняка уже задавались вопросом, как объяснить вот это...

Она положила фотографию на край стола, и Босх наклонился, чтобы получше ее рассмотреть. Это был цветной снимок, пожелтевший от времени, даже несмотря на то что хранился в плотном конверте. На нем были зафиксированы разложенные на столе те же самые предметы, которые Босх обнаружил в коробке с вещественными доказательствами. Они лежали в том порядке, в каком должны были находиться на теле жертвы. В таком же примерно порядке раскладывают свою одежду на кровати некоторые женщины, прежде чем приступить к одеванию. Фотография живо напомнила Босху картинку с предназначенным для вырезания костюмчиком бумажной куклы. Там же присутствовал и пояс, украшенный серебряной пряжкой в виде раковины. Но на этом снимке он находился не на шее жертвы, а между ее блузкой и черной юбкой.

– Вот этот снимок, – сказала доктор Хинойос. – Мне показался странным пояс жертвы.

– Орудие убийства...

– Именно. Взгляните: у него в качестве пряжки большая серебряная раковина, а серебряные раковины помельче образуют декоративный орнамент. Он довольно эффектный и сразу бросается в глаза.

– Согласен. И что с того?

– Но пуговицы на блузке – золотистые. Из других фотографий, кроме того, следует, что ваша мать носила золотые, в виде капелек, серьги и золотую нашейную цепочку. И еще золотой браслет.

– Все верно. Я знал об этом. Все эти вещи, включая украшения, находились в коробке с вещественными доказательствами.

Босх никак не мог взять в толк, к чему она клонит.

– То, что я сейчас скажу, к непреложным истинам не относится, потому-то я и колебалась. Не знала, стоит ли поднимать этот вопрос. Но тем не менее... Обычно люди – женщины по преимуществу – не смешивают в одном наряде золотые и серебряные вещи. А мне представляется, что в тот вечер ваша мать постаралась одеться как можно лучше. Обратите внимание: она надела золотые серьги, которые подходили к золотым пуговкам на блузке. У нее были чувство вкуса и стиль. Я, собственно, хочу сказать, что вряд ли она надела бы золотые украшения и блузку с позолоченными пуговицами с поясом, украшенным большой серебряной пряжкой и серебряным орнаментом. Эти вещи в одном ансамбле как-то не сочетаются.

Босх ничего не сказал. Какая-то странная, запретная мысль концентрировалась у него в мозгу, пробиваясь туда из глубин подсознания.

– И еще одно. Обратите внимание на пуговки на юбке. Эта модель до сих пор пользуется успехом. Кстати сказать, у меня тоже есть юбка в подобном стиле. Широкая тканевая вставка в виде ленты на талии позволяет обходиться вовсе без пояса. То есть такую юбку можно носить как с поясом, так и без него. По этой причине на талии нет шлевок для пояса. Видите?

Босх всмотрелся в фото.

– Действительно, шлевок нет.

– Что и требовалось доказать.

– Вы, значит, хотите сказать...

– Я хочу сказать, что это, возможно, не ее пояс. Возможно, он...

– Но это ее пояс. Я отлично его помню. Я подарил ей этот пояс с серебряными раковинами на день рождения. Я же идентифицировал его как принадлежавший матери, когда детектив Маккитрик пришел ко мне, чтобы сообщить о ее смерти.

– Что ж... Это автоматически отметает все, что я хотела сказать. Я-то подумала, что, когда она вернулась в свою квартиру, убийца, возможно, уже поджидал ее там с этим поясом наготове.

– Нет, это произошло не в ее квартире. Место убийства так и не было установлено. Но вне зависимости от того, принадлежал этот пояс ей или кому-то другому, я хотел бы узнать вашу версию происшедшего.