Оранжерея была прямоугольная, под куполом, вся из стеклянных панелей и бледно-зеленого окисленного железа – архитектурная копия «Королевских оранжерей» в Брюсселе. Таилась она в безмятежном уединении густого средневекового леса, среди Дугласовых пихт – изображенных на задниках, окружавших площадку. Нутро оранжереи источало яркую красноту – и я, разумеется, вспомнил ее по фильму.

Красное ботаническое освещение.

Я подождал, удостоверился, что вокруг никого, и шагнул на лужайку; под ногами захрустела посеребренная трава. Я недоверчиво на нее уставился – на вид совсем настоящая, даже омыта утренней росой. Я нагнулся и пощупал. Трава оказалась пластиковая, роса – блестящие, радужные брызги краски на каждой травинке.

Я вышел на тропу и по камням направился к стальной двери оранжереи – задней двери, если правильно помню. От грязи и десятилетий конденсата стекло помутнело. В окна вжимались тени темных листьев, точно руки и лица запертой толпы, рвущейся наружу.

Я взялся за железную ручку – в виде довольно изящной и весьма зловещей буквы «Р» (потому что Райнхарт) – и потянул дверь на себя.

* * *

В лицо ударила кипящая влажность.

Градусов девяносто пять, не меньше.[103]

Вглубь убегала тропинка чистейшего белого песка – в нескольких футах от двери ее совершенно погребли под собой буйные заросли узловатых растений. Под потолком рядами висели позеленевшие железные бочки, залитые вишневым и синим светом; вся оранжерея смахивала на гигантскую печь, где что-то жарят.

В «Подожди меня здесь» за этой флорой любовно ухаживает Попкорн, глухонемой садовник, давным-давно работающий у Райнхартов, – его первым подозревают в ледвиллских убийствах, но потом он оказывается невиновным. Оглядевшись, я содрогнулся: растения выглядели точно так, как в кино. Я пощупал и поскреб огромный блестящий черный лист, свесившийся мне на плечо. Оказалось, настоящий.

«Подожди меня здесь» снимали в 1992 году. Эти красно-синие лампочки не протянули бы двадцать лет.

Кто-то регулярно приходит сюда, ухаживает за оранжереей.

Мороз продрал меня по спине, но я решительно шагнул внутрь и притворил за собой дверь, оставив щель, чтобы хоть чуть-чуть разогнать духоту.

Перспектива застрять тут навечно и изжариться под этими лампами тоже не прельщала. Но хотя я подсунул резиновую подпорку, обнаруженную рядом в песке, тяжелая железная дверь настойчиво захлопывалась, едва я отворачивался, так что я плюнул – ладно, пускай. Я проверил, смогу ли снова ее открыть, и, раздвигая листву, двинулся по тропе.

Я словно очутился в джунглях Амазонки. Стебли, усеянные белыми трубчатыми цветами, мощные и перекрученные, как водопроводные трубы; деревья высотой футов восемь; какой-то чертополох, черные звезды соцветий, бутоны с красными ягодками – все это лезло мне в лицо, хватало за руки, точно орда сирот, что выпрашивают подачку, жаждут участия. Едкий аромат сбивал с ног – сладость жимолости в ноздрях оборачивалась гнилью земной. В трех слоях шерстяной одежды Брэда Джексона, предназначенной для суровых зим Вермонта, я уже обливался потом. Стараясь не обращать внимания на жару, продрался сквозь рощицу зазеленевших деревьев с вислыми желтыми цветками размером с мою ладонь. Цветки молотили меня по лицу, лезли в нос и рот, и пыльца их была терпкой и кислой.

Я сплюнул – кислятина осталась во рту. Одолев еще несколько ярдов, с облегчением узрел нечто знакомое: пруд с карпами.

Пруд – правильный каменный круг, до краев полный черной воды. В «Подожди меня здесь» по водной глади плавали гигантские амазонские кувшинки. А спецагент Фокс едва не тонет в этом пруду: убийца держит его под водой, он из последних сил цепляется за эти кувшинки, а они хлипко распадаются под пальцами.

Сейчас в пруду ничего не росло, и черная гладь блестела, будто пластмассовая, хотя, продравшись сквозь заросли к каменному парапету, я отчетливо увидел, что она настоящая. На всякий случай сунул туда палец. Ленивые круги исказили отражение красных ламп и громадного купола из железа и стекла.

Я думал, карпов уже нет – все-таки двадцать лет прошло. Я ошибся – в мороке мутной воды стремительно просквозило что-то бело-оранжевое. И мигом исчезло.

Кто-то регулярно приходит сюда, кормит рыб.

В фильме, как известно, Попкорн кормил их сладким попкорном «Крекер Джек» – таскал коробку в переднем кармане заношенного и грязного комбинезона «ливайс».

Может, кормит до сих пор.

Может, бедняга работает здесь, живет здесь же.

Я развернулся, взглядом скользя по сплетению ветвей, ища старого садовника – морщинистое лицо в испарине, улыбка блестит золотым зубом. «Великолепная оранжерея Райнхартов – святилище Попкорна, – как-то ночью вещал Бекман студентам. – Там он спасается от насмешек – это единственное место на земле, где ему не страшно».

Я перевел дух, подстроил рассудок, успокоил себя: я один, а всё вокруг – нарративы, выуженные из головы Кордовы. Я никогда не бывал и не окажусь в «Подожди меня здесь», – впрочем, едва подумав так, я сообразил, сколь кошмарно уже то, что мне приходится себя в этом уверять.

Я что, совсем спятил? Пока еще не совсем.

Отерев пот с лица, я зашагал вкруг пруда, всматриваясь в залитые краснотой заросли.

Вскоре я нашел то, что искал: сарай Попкорна.

Потертая синяя дверь приоткрыта, снаружи прибита знакомая кривая табличка: «ЧАСТНОЕ НЕ ЗАХОДИТЬ». Я тихонько толкнул дверь.

Попкорна дома нет.

Сарай – не больше кладовой, весь увешан полками и ящичками: конвертики с семенами, пластмассовые кюветы, терракотовые горшки, мешки мульчи и удобрений. Под стеклянной стеной оранжереи – от грязи непрозрачной – стол и табурет, где Попкорн вечно курил свои сигары, читал комиксы и слушал «Битлз». На столе, подле поблекшего комикса «Друг Майки!»[104]и недокуренной сигары в пепельнице – небольшая проволочная клетка: ловушка для енотов.

Я понюхал окурок. По запаху судя, недавний.

На старой пробковой доске над столом висели бумажки с каракулями – как окучивать почву, как ухаживать за растениями – и помятая открытка с разноцветными свайными хижинами вдоль берега темного залива.

Я отодрал открытку и перевернул. На обратной стороне адреса не было, только три слова от руки.

«Скоро ты приедешь».

Я повесил открытку назад и огляделся. На старых костылях по стене развешаны садовые инструменты: ручные серпы, австрийские косы, ножовки, топоры всевозможных размеров. Я подошел рассмотреть повнимательнее – как рассматривал их спецагент Фокс.