Закинув рюкзак на плечо, я вышел из «Тисков для пальцев» и вдоль лесов отправился посмотреть, что еще есть в этом гигантском павильоне, в каких еще мирах, порожденных коварным разумом Кордовы, можно провести археологические раскопки в поисках костей.

* * *

Совсем ослепнув в темноте, я сделал снимок и посмотрел на экран фотоаппарата.

Слева на бетонном полу обнаружилась огромная красная птица, грубо нарисованная спреем. Этот знак я встречал в статьях о Кордове. Так поклонники вызывали дух Кордовы – анонимным сигналом, что манит его вернуться. Я зашагал дальше, обогнул леса и ступил в какой-то громадный зал. Во мраке смутно проступила высоченная гора, усеянная камнями. Я опять сфотографировал и разглядел на экране, что гора эта – мусор, а камни – гигантские грибы изъеденных ржавчиной бензиновых бочек.

Я пошел напрямик и врезался в деревянную вывеску:

СВАЛКА «ЗЕЛЕНЫЙ МИЛФОРД»

НЕ ВХОДИТЬ

ОПАСНО

Я оказался в La douleur – это «боль» по-французски.

Робкая главная героиня, серая мышка Ли – днем работает администратором в автосалоне, вечерами учится в муниципальном колледже, – соглашается шпионить за мужем лучшей подруги, немцем по имени Аксель, и не только по уши в него влюбляется, но к тому же рискованно впутывается в его бандитские дела.

В первую ночь она через весь город едет за его бордовым «меркьюри-гранд-марки» и в конце концов где-то перед рассветом оказывается здесь, на свалке «Зеленый Милфорд». Ли видит, как Аксель паркуется и пешком идет через свалку, где над мусором вопящими выхлопами вспархивают чаячьи стаи.

У Акселя в руках пакетик безошибочно узнаваемого аквамаринового цвета, из ювелирного магазина «Тиффани». Ли как зачарованная на цыпочках крадется следом – волосы электризуются и встают дыбом, допотопная блузка выбивается из юбки. Ли прячется в старом катафалке и оттуда наблюдает, как Аксель лезет на холм к перевернутому школьному автобусу. Там он достает из-под руля бумажный пакет, а вместо него сует пакетик из «Тиффани». Ли ждет, пока Аксель не уедет, потом, оскальзываясь и спотыкаясь, сама идет к автобусу. В пакетике она находит аквамариновую шкатулку – обычно в таких лежат помолвочные кольца. Ли уже собирается ее открыть, но, заметив, что на стоянку у свалки подкатила черная машина, теряет равновесие, и шкатулка падает в открытое окно автобуса. Ли ныряет в автобус за ней. Вскоре бандит по имени А. приходит за шкатулкой и видит, что пакетик пуст. Ли между тем прячется в автобусе. И в этот момент La douleur из вуайеристского саспенса превращается в гипнотическую, кошмарную историю не того человека.[100]

Запах свалки опасностей не обещал. В воздухе витали затхлая сырость, будто в давным-давно запертом подвале, и слабая бензиновая вонь. Я оглянулся – я словно оказался снаружи. Вдоль лесов стояли гигантские задники. Футах в двадцати над нарисованными призрачными облачками распахнутое небо обрывалось в черную пустоту павильона. От этого зрелища кружилась голова – оно как бы намекало на некую глубинную правду о человеческом восприятии, неизбежно ограниченном шорами. Загляни ты чуть дальше, Макгрэт, увидел бы, что все обрывается… в пустоту.

Впереди – я не сразу рассмотрел – открывалась тесная гравийная парковка в бахроме кустов, и там под перегоревшим фонарем стояла одинокая машина. Я вздрогнул: громоздкий синий «шеви-сайтейшн» Ли, прямиком из 80-х. Будто ждет ее возвращения.

Может, она так и не вернулась. Может, Ли так и не ушла из этого ангара – или из «Гребня». Я не припоминал, чтобы эта актриса потом где-нибудь еще снималась.

Я вгляделся в размытое пятно на холме и пошел на приступ. Уже по пути сообразил, что это перевернутый школьный автобус, тот самый, где застряла Ли. В финале La douleur бандиты запихивают ее туда, скрученную по рукам и ногам и с повязкой на глазах. Она отважно сопротивляется, пытается резать путы на руках о металлический стержень, торчащий из распавшегося сиденья, но судьба ее остается неясной. Ли плачет, бьется, и наступает затемнение, хотя крики ее слышны до конца финальных титров и их не может заглушить даже «Собираем банду» «Бисти Бойз»[101].

Склон оказался ужасно крут; я спотыкался и скользил среди пластиковых мешков, лопнувших покрышек, матрасов и треснувших телевизоров. Одолев несколько ярдов, я заметил, что угол склона все ближе к вертикали, да еще подо мной задвигался мусор. Гора зашевелилась – и вскоре уже опадала целиком. Я замер, но это не помогло: я упал навзничь, и меня чуть не погребла лавина ржавых банок и мусорных мешков. Отбившись от драного костюма химзащиты, я поднялся, и волна вынесла меня к границе площадки, а гора продолжала осыпаться – в том числе и автобус. Туда никак не залезть. Я ощупью добрался до холста с небом, приподнял край и пополз сквозь леса; за спиной грохотала свалка. Хватит с меня La douleur. Черта с два я помру среди мусора Кордовы.

Я вскочил и зашагал по темному коридору. Далеко впереди, в самом конце – дотуда как будто миля, – слабо светился красным проем. Я понадеялся, что это выход.

* * *

То и дело я останавливался и прислушивался, но различал только вой ветра в вышине над ангаром. Чем дольше я шел, тем упорнее, настойчивее держался вдали красный свет. Может, у меня глюки? Или бетонный пол ангара – на самом деле бегущая дорожка и я шагаю на одном месте? В какой-то момент я почуял море – сильно запахло водой, водорослями и песком. Что за ерунда? Наверное, другая съемочная площадка, но леса слева чересчур высоки – не заглянешь.

Теперь красный свет приближался, и меня обуяло мучительное любопытство. Что там? Пригородный «МакДом» Марлоу Хьюз из «Дитяти любви»? Бордель, где Энни ищет отца в «Ночами все птицы черны»? Логово Арчера в товарном вагоне из «Наследия»?

Я свернул за угол.

Оранжерея из «Подожди меня здесь».

Как там Бекман говорил? «Декорации, идеально иллюстрирующие вероломность психопатического рассудка, – вовсе не мотель „Бейтс“[102], но семейная оранжерея Райнхартов: заплесневелые стеклянные купола и ржавый металл, а под ними, точно одичавшие назойливые мысли, цветут тропические растения, и неверная песчаная дорожка змеится среди зелени, как исчезающие во мгле последние остатки человечности».