– Это армиллярная сфера, от латинского слова armilla, «кольцо», – ответил падре на ее горящий в глазах вопрос. – Астрономический прибор, предназначенный для измерения углов. Он достался мне от арабов, а найден был в свое время в Хиральде, башне Севильского собора. Говорят, раньше там была целая астрономическая обсерватория. Но до нас почти ничего не дошло, – он вздохнул, – а ко мне причудливыми путями судьбы перешел этот прибор.

Он помолчал немного и, понизив голос, заговорил снова. Веронике показалось, что эти слова он не говорил никогда и никому и сейчас они выходят прямо из его сердца, не вмещающего больше горечи досады и разочарования.

– Сколько книг уничтожено, дитя мое, если бы ты только могла себе представить! Сколько арабских ученых загублено или навсегда покинули Испанию из страха быть казненными! Сколько знаний утеряно безвозвратно… Несколько лет назад волею Божьей я оказался в Гранаде, после взятия города христианами, в самой гуще событий: испанцы в тот день жгли не угодные Святой палате арабские книги. Огромное количество – горы! – книг и древнейших свитков пылали на площади. Инквизиция устроила настоящее аутодафе мавританскому ученому наследию… Как они горели! Это было страшно, поверь, Вероника. Страшно: пир и торжество мрака!

– Но ведь Коран…

– Дитя мое, пойми и запомни навсегда: Коран и мир арабской науки и культуры – не одно и то же!

Он хотел сказать что-то еще, но запнулся, опустил руки и замолчал.

– Падре, – она тихонько тронула его за рукав, но он, словно оглушенный собственными эмоциями, не отзывался. Тогда она позвала громче, не в силах видеть его раненый взгляд: – Учитель, послушай меня!

Он очнулся:

– Да, дитя мое, слушаю тебя.

– Я буду стараться изо всех сил! Я стану учиться всему, что ты дашь мне! Конечно, я не так умна и не добавлю ничего нового к Знанию мира, но… я так тебе верю!

– Ничто, Вероника, не пропадет напрасно из приложенных усилий: Богу угодны старание и упорный труд. Твоя капелька знаний вольется в океан Знания всеобщего и не окажется лишней. Итак, будем трудиться, дитя мое!

– Во славу Божью! – с готовностью откликнулась она.

– Во славу Божью, – заключил падре.

* * *

Из выращенных Вероникой растений падре приготовил нечто вроде снадобий. Тщательно следуя его указаниям, она долго перетирала высушенные цветки и зернышки из стручков в порошок. Затем, вместе с падре Бальтазаром и под его неусыпным надзором, добавляла туда какие-то минералы, долго-долго перемешивала, потом растворяла в воде. Раствор же сам падре, нагревая и выпаривая, прогнал через удивительное устройство из трубочек и колбочек.

Готовый порошок с помощью меда скатали в шарики, похожие на пастилки от простуды, и поместили в коробочки с затейливыми узорами-арабесками на крышечках. Вероника долго разглядывала эти коробочки, переводя зачарованный взгляд с одной на другую.

– Хочешь узнать, что это? – Падре с улыбкой смотрел на распираемую любопытством Веронику.

– Я, кажется, знаю, что это… – осторожно начала она.

– Что же это, по-твоему? – Его глаза светились радостным ожиданием, как всегда в предвкушении работы или в предчувствии интересного результата.

– Это, – Вероника отчего-то понизила голос до таинственного шепота, – это дверь в другой мир.

Падре расхохотался:

– Умри – лучше не скажешь! Поразительно, ты попала прямо в точку!

– Просто мне показалось, – смущенно пролепетала она, – что я уже видела у тебя такие коробочки с горошинками, разными такими горошинками, Учитель… то есть падре… то есть когда вы были Учителем… то есть ты и сейчас мой…

Вот мука-то! Видно, этой путанице не будет конца!

– Ты хочешь сказать, – мягко проговорил он, словно боясь вспугнуть в ней некое тонкое чувствование, – что я уже потчевал тебя подобными снадобьями когда-то и ты…

Его голос предлагал ей закончить фразу, и она смелее проговорила:

– …видела этот другой мир.

– Другой мир, – удовлетворенно повторил падре, – в котором…

«Он хочет, чтобы я пересказала ему содержание прошлых уроков. Это не очень сложно, хотя спроси он меня лет пять назад – проку было бы больше», – подумала Вероника.

– Мне рассказывать все? – уточнила она.

– Вот именно, дитя мое, расскажи все, что только сможешь вспомнить!

– Ага, поняла. – Вероника закрыла глаза, чтобы лучше сосредоточиться. – Другой мир… Да-да, другой мир… в котором я тоже – другая…

И она поведала ему о том, как «летала» над соснами, «видела» других людей на расстоянии, «слышала» их мысли. И о том, что сначала Учитель предлагал ей воспользоваться вот такими же горошинками, но потом она научилась и сама находить «дверь в другой мир». И о многом другом.

Когда Вероника, закончив рассказ, открыла глаза, увидела, что падре сидит напротив нее, закрыв ладонями лицо. И она замерла в растерянности: добавить ли что-нибудь еще к сказанному или в эту минуту следует помолчать? В то же мгновение падре отнял руки от лица и, столкнувшись с ее обескураженным взглядом, улыбнулся ободряюще:

– Все хорошо, дружок, все хорошо, не смущайся. Твой рассказ заставил меня кое о чем задуматься. Да, все правильно, я на верном пути – вывод очевиден. Итак, готова ли ты продолжить?

Она кивнула.

– Что ж, приступим. Наша цель… – Он на мгновение запнулся, подбирая слова. – Лучше так: моя цель – зная лечебные дозы этих снадобий, подобрать такую, которая изменит состояние сознания и откроет, как ты выразилась, «дверь в другой мир», чтобы показать нам истинные возможности нашей натуры и вероятные опасности на этом пути. Твоя же цель – как существа, одаренного особо тонким восприятием и открытостью к иным мирам – быть моим, если можно так выразиться, «инструментом». Ты будешь точно запоминать и описывать все, что с тобою происходит, а о малейшем страхе, недомогании или хотя бы сомнении тут же сообщать мне. Поняла?

Она снова кивнула.

– Ты стала немногословна, и это, в общем, хорошо, – заметил он.

– Тебя никогда не развлекали беседы с женщиной, – пошутила она.

– И это верно, – со смехом подтвердил падре. – Но в данном случае вооружись всем своим словарным запасом, не умолчи ни об одном своем ощущении – не бойся показаться болтливой! За работу, дитя мое.

* * *

Комбинации горошин из разных коробочек варьировались с величайшей осторожностью, количества их подбирались самым скрупулезным образом, наблюдения записывались во всех подробностях – это все было необычайно важно для падре Бальтазара. Для Вероники же главным было то, что она имеет возможность – не боясь и не прячась! – уходить от давящей обыденности в свои мечтания и видения, как обычно человек выходит в сад на прогулку, чтобы укрыться от летнего зноя. Вероника была благодарна Учителю за то, что теперь врата в мир ее видений распахивались легко и свободно и она путешествовала за этими вратами под его с неусыпным вниманием.