их русским и русифицированным окружением, благодаря поддержке всех «лучших мужей» Руси им удается ликвидировать варяжские и племенные княжения, поставить всюду своих «мужей» и, оставив обрусевших варягов в составе своих дружин, новые потоки скандинавской вольницы направлять на службу в Византию, а затем и вовсе положить конец норманским волнам.

Усиление государственности на Руси, естественно, вызывало установление определенных правовых норм. В своем управлении, в сношениях с Византией русские князья придерживаются «закона Русского», т. е. обычного права, создававшегося столетиями на Руси. В договорах Олега и Игоря с греками «закон» и «устав русский» приводятся в той их части, которая могла относиться в первую очередь к буйной и драчливой массе воинов-купцов, сталкивающихся с греками и живших в Византии (нанесение побоев и увечий, драка, кража)[529]. Это свидетельствует о том, что до появления «Русской Правды» Ярослава на Руси существовали свои законы и уставы, которыми и руководствовались разного рода «мужи», разбирая споры, тяжбы и жалобы, законы, с которыми в сношениях с Русью должна была считаться могущественная Византия.

Не без влияния со стороны Византии на Руси распространялось христианство. Дружинники Игоря шли «на роту» и клялись Перуном, но среди них были и те, что «хрестилися есмы» и «кляхомъся церковью святого Илье в сборней церкви»[530].

Говоря о скреплении договора 944 г., летописец сообщает:

Заутра призва Игорь слы, и приде на холм, кде стояще Перун, и покладаша оружье свое, и щиты и золото (в другом месте летописи: «…и мече свои нам, обруча свое и прочаа оружья». — В.М.), и ходи Игорь роте и люди его, елико поганых Руси; а хрестеяную Русь водиша роте в церкви святого Ильи, яже есть над ручаем, конецъ Пасынче беседы и Козаре, се бо бе сборная церкви, мнози бо беша Варязи хрестеяни[531].

И среди русских, и среди варягов, и среди хазар, живших в Киеве (хазар и русских из Хазарии), вместе с укреплением и расширением связей с Византией росло христианство, религия, освящающая устои нового феодального порядка, религия, свидетельствующая самим своим появлением на Руси о вступлении этой последней в новую фазу своего социального, политического и культурного развития. Хазары и русские из Хазарии, жившие в Киеве (отсюда и название района Киева «Козаре»), в самой Хазарии принимали христианство.

Возвратимся к деятельности Игоря, к последнему акту его жизни. «И приспе осень, и нача мыслити на Деревляны, хотя примыслити большую дань». Это стремление Игоря в землю древлян по дань объясняется неудачей похода на Византию. Дружина роптала.

В се же лето рекоша дружина Игореви: "отроци Свеньлжи изоделися суть оружьем и порты, а мы нази; поиди, княже, с нами в дань, да и ты добудеши и мы"[532].

И Игорь отправился в «Дерева» по дань. Мы знаем, что дань с древлян Игорь отдал Свенельду, и как тот использовал данное ему право, можно судить по тому, что дружинники Свенельда, «отроци», «изоделися суть оружьем и порты» так, что даже вызвали зависть дружинников великого князя.

Кроме того, в древлянской земле были свои «князи», которые, хоть и «добри суть, иже распасли суть Деревьску землю», но все же собирали какие-то поборы со своих «людий». Таким князем древлянским был упоминаемый летописью Мал. Игорь с дружиной, «возьемав дань», решил, что этого мало и, отпустив дружину, с небольшой частью ее «возвратися, желая больша именья».

Как видим, ни размер дани, ни число поборов не были установлены и зависели от произвола князей. Тем более это понятно в отношении враждебного, еще не покоренного, сохранившего своих князей и близко от Киева обитавшего племени древлян. С ним Игорь не собирался считаться и данью с «Дерев» хотел обогатить свою казну и удовлетворить требования дружины. Тогда древляне, «сдумавше со князем своим Малом», решили убить Игоря. Они вначале послали к нему гонцов. «Почто идеши опять? Поимал еси всю дань», — говорили ему древляне. Но Игорь не послушал их. Он вышел из Искоростеня, главного города «Дерев», и отправился по дань. Древляне напали на него и «убиша Игоря и дружину его; бе бо их мало».

Лев Диакон рассказывает подробности об убийстве Игоря:

он привязан был к двум деревам и разорван на две части[533].

«И есть могила его у Искоръстеня града в Деревах и до сего дне», — повествует летописец, датируя смерть Игоря 945 г.

Быть может, на самом деле Игорь погиб позднее, так как осенью 944 г. (или в конце зимы) был заключен договор с греками, и только по прошествии зимы, через год, под осень, Игорь ушел по дань в землю древлян. Уложить в один год все события конца княжения Игоря очень трудно, даже если отбросить поход на Бердаа, в котором Игорь не участвовал.

Длугош сообщает, что князем древлянским, вождем восстания против Игоря, был Нискина. Это дало возможность А.А. Шахматову построить свою гипотезу о том, что убийцей Игоря был сын Свенельда Нискина, он же Мистиша (в «Повести временных лет» упоминается «воевода бе Свенельд, тоже отець Мистишин»), он же Мстислав Лютый, он же Лют Свенельдич. Гипотеза Шахматова идет и дальше. Он считает, что отец Малуши (Малфреди), матери Владимира, «милостницы» (вариант — «ключницы») Ольги, и ее брата Добрыни, Малко (Малк) Любечанин и есть Мистиша Свенельдич, он же Мискина, он же Нискина, откуда и пошло прозвище Добрыни — Никитич (Мистишич, Мискинич, Нискинич). Он же устанавливает связь между Малом и Малком Любечаниным, считая, что это — одно и то же лицо. Концепция А.А. Шахматова очень интересна, но непрерывное «он же» и фантастичность построения, делая ее весьма занимательной, не способствует ее достоверности и убедительности. Об этом подробнее далее. Правда, М.С. Грушевский обращает внимание на то, что древний волынский род Киселей выводит себя от Святольда (быть может, русско-литовская переделка Свенельда) и имеет своим родовым имением село Нискиничи на Волыни, у Владимира, что связывает, казалось бы, Нискину и Святольда[534].

Но все это — лишь гипотезы, пока что не подкрепляемые источниками.

В древнейшей редакции летописной повести мы встречаем такую короткую, но выразительную характеристику Игоря: «…и возрастшю же ему Игорю, и бысть храбор и мудр»[535].

Преемником Игоря стал его единственный сын Святослав, родившийся в 942 г. Первые годы своей жизни Святослав провел в Новгороде, но после смерти отца он садится в Киеве. Об этом хорошо еще помнил Константин Багрянородный, сообщая, как однодеревки русов «идут из Невогарды, в которой сидел Святослав, сын (в подлиннике — брат) русского князя Игоря…»[536].