хорошо они сочетаются друг с другом. Вот кем Рук, и я всегда были.

Постоянная смесь боли и удовольствия. У нас никогда не было бы одного без другого, потому что без боли мы бы никогда не поняли, насколько хорошо ощущается блаженство.

— Вот так, милая, вот так. Пережди это, — его голос щекочет меня, когда он зарывается лицом в мою шею, осыпая кожу теплыми поцелуями.

Последствия моего оргазма заставляют меня дрожать, и я чувствую острую боль от того, что он сделал. Мое тело и душа были настолько истощены, что это даже не имело значения.

Я чувствую, как он на мгновение покидает мое тело, чтобы вернуться через несколько секунд. Я чувствую, как холодная тряпка прижимается к моей коже, заставляя меня шипеть.

— Черт, как больно, — бормочу я, поворачиваясь к нему через плечо полуприкрытыми глазами, — Что ты со мной сделал?

Он смотрит на свою работу, и что-то вроде гордости плывет в его глазах. Затем он берет кусок сломанной Zippo. Это просто латунная крышка зажигалки, и я вижу его инициалы, выгравированные на ней.

— Большинство людей назвало бы это брендом, — бормочет он, — Но это нечто большее.

Что-то вцепилось мне в грудь и зажгло мое сердце. Любовь, которую я испытываю к нему, съедает меня заживо изнутри.

— Это мы.

Наши взгляды встречаются, и, хотя я чуть не потеряла сознание от истощения, я не упускаю из виду, как вспыхивает огонь в его глазах, устойчивое пламя внутри них снова горит.

Зажжен и готов гореть вечность.

— Да, детка. Это мы.

Рук,

Если ты читаешь это, значит Фрэнк мертв, и я последовал его примеру.

Я только одно предложение в этом, и это уже сочно. Я даже не хотел оставлять записку. Я полагал, что мое самоубийство будет довольно простым.

Я несчастен без нее, и знание того, что ее убийца в земле, что-то успокоило меня, но этого недостаточно.

Я не оставил записку ни для кого, кроме тебя, и я должен сказать тебе, почему.

Во-первых, ты единственный, кто действительно нравится моим родителям. Они бы никогда не сказали этого вслух, потому что любят и поддерживают мой выбор в дружбе. Мой папа до сих пор не простил Алистера за то, что он пробил дыру в гипсокартоне, а Тэтчер доводит маму до мурашек (ее слова, не мои).

Но ты им нравишься, и я знаю, что, когда меня не станет, ты будешь рядом с ними. Я хочу, чтобы ты напомнил им, что они все сделали правильно.

Они подарили мне любовь. Дом. Жизнь.

Они сделали все, что могли, чтобы помочь мне с моей шизофренией, и я благодарен за это. Скажи им, что я люблю их, и это решение не было эгоистичным.

Я искренне верю, что они будут процветать без меня. После того, как они будут оплакивать меня и начнут отпускать, они почувствуют, что тяжесть моей душевной болезни спала. Никаких больше врачей, никаких запланированных лекарств или постоянного беспокойства. Они будут свободны.

Так же, как я.

Тебе не обязательно, но я знаю, что ты будешь следить за Леви и Калебом. Просто следи за тем, чтобы они не слишком влезали в дерьмо, а если попадут, научи их, как не попасться в следующий раз.

Тэтчер и Алистер не получили письма, потому что знали, что это произойдет, и я думаю, что они уже подготовились к этому.

Ты пробовал все, чтобы отказаться от этой мысли. Чтобы предотвратить это.

Они не получили письма, потому что, хотя они будут горевать и страдать из-за моей утраты, они не будут винить себя.

Не так, как ты.

Так вот почему это должен был быть ты, потому что я хочу, хочу, чтобы ты знал, что это не твоя вина.

Не по твоей вине у меня была шизофрения, не по твоей вине Роза умерла, и я знаю, что ты будешь бороться с этим, но ты ничего не мог сделать, чтобы предотвратить это.

Вы сделали все, что могли, и, хотя этого было более чем достаточно, ты все равно будешь думать, что сделал мало.

Не наказывай себя за мою смерть. Ты был единственным, который делал мою жизнь достойной, и если ты испортишь мне память своим чувством вины, я надеру тебе задницу.

Знай, что я спокоен. Что я счастлив. Я свободен, Рук, и я с ней.

И однажды, когда тебе будет далеко за девяносто, я все равно буду с тобой.

Не теряй себя, пытаясь найти почему, особенно после того, как я написал всю эту безвкусную вещь.

Никогда не теряй свой огонь.

Встретимся в Стиксе.

— Сайлас

Я перечитал письмо еще раз, радуясь, что мне никогда не придется дорабатывать что-либо внутри него.

Взмахнув Zippo, я подношу оранжевое пламя к бумаге, наблюдая, как оно хватается за тонкий материал и начинает подъедать края.

Он сгорает быстро, даже быстрее, когда я бросаю его в мусорное ведро рядом с кроватью.

Одна неделя.

Вот как долго Сайласа не было. Все еще живы, но все же ушли.

Я отказался позволить его семье отправить его на базу Монарха после того, что Сэйдж рассказала мне об этом месте, и они охотно согласились отправить его куда-нибудь недалеко от Портленда. Не для того, чтобы уберечь его от унижений в Пондероз Спрингс, а для того, чтобы он получил надлежащую заботу, которую заслуживал.

Мы не были уверены, сколько времени потребуется Сайласу, чтобы оправиться от психоза, или сколько времени ему потребуется госпитализироваться. Это может быть несколько недель, это может быть несколько месяцев, это может быть год. Все, что мы знали, это то, что мы были готовы поддержать его, пока он не получит необходимую помощь.

Врачи надеялись, что с когнитивной терапией и новым набором лекарств он быстро вернется к своему прежнему «я», но всегда оставался шанс, что он может потерять себя из-за галлюцинаций и бреда, которые терзают его разум.

Я стараюсь не думать об этом слишком много.

Когда огонь погас и от письма не остается ничего, кроме мусора и пепла, я хватаю с кровати куртку и спускаюсь по ступенькам.

Отец