30 ноября (13 декабря) 1914 г. в Бресте собралось новое совещание под председательством начальника штаба Ставки генерала Н. Н. Янушкевича и генерал-квартирмейстера генерала Ю. Н. Данилова. В нем принимали участие главнокомандующие обоими фронтами с начальниками штабов (генералы М. В. Алексеев и В. А. Орановский) и главными начальниками снабжения (генералы А. Ф. Забелин и Н. А. Данилов). Совещание выявило сложную ситуацию со штатным составом (треть некомплекта на обоих фронтах), с запасом снарядов (примерно по 380 снарядов), перебои со снабжением имуществом. Особенные проблемы испытывал Северо-Западный фронт с сапогами – ему требовалось 462 тыс. пар. Н. И. Иванов и Н. В. Рузский категорически протестовали против немедленного перехода в наступление. В результате было принято решение о сокращении линии фронта при обязательном удержании плацдарма на левом берегу Вислы. 10-я армия Северо-Западного фронта должна была по возможности активизировать действия в Восточной Пруссии, а Юго-Западный фронт – подготовиться для отражения австрийского контрудара со стороны Дуклинского перевала и выделить части для усиления группировки на левом берегу Вислы486. На самом деле ничего еще не было решено.

Трудно отказать в справедливости М. Д. Бонч-Бруевичу, описавшему стиль работы Верховного главнокомандования следующими словами: «Такие быстрые переходы от одного решения к другому прямо свидетельствуют, что точно выработанной ближайшей задачи великой войны не существовало, и, мало того, не было в то время оснований предполагать, что такая задача вообще может выработаться при наличности непримиримого разногласия между тремя группами начальников, волею судеб ставших у руля великой войны… Главкомы обоих фронтов с их штабами твердо стояли на своих решениях и смотрели на действия друг друга как на препятствие к достижению задач великой войны. Ставка выслушивала заявления этих враждующих между собой сторон и старалась из противоречий выяснить истину, считая ее где-то посередине. Этими стараниями создавались лишь примиряющие компромиссные решения, строго взвешенные с настроениями враждующих сторон и главковерха, но слабо соображенные со стратегическими условиями на театре военных действий всей великой войны и с интересами России»487.

Великий князь в какой-то момент потерял контроль над собой, бросаясь от одной идеи к другой, не чураясь при этом крайностей. 14 декабря, после совещания в Бресте, он согласился с планом наступления на Юго-Западном фронте при обороне на Северо-Западном и при отказе даже от операции 10-й армии в Восточной Пруссии. Но уже 17 декабря он известил английского военного министра лорда Г. Китченера о возможности отступления за Буг ввиду нехватки боеприпасов, однако никаких конкретных действий за этим не последовало488. Еще ранее об этом были информированы и французы. У Р. Пуанкаре это вызвало тревогу: «По-видимому, русский Генеральный штаб намерен возложить на нас ответственность за свои неудачи. Каким образом русская армия со своим численным превосходством оказывается столь бессильной? Как это великий князь Николай Николаевич может думать о том, чтобы ограничиться обороной?»489. Это был один из способов привлечения внимания к своим проблемам или паника, которой часто был подвержен Николай Николаевич.

20 декабря 1914 г. великий князь сообщил Дж. Генбери-Вилльямсу свои оценки размеров этого кризиса. По его словам, у России было до 800 тыс.

обученных резервистов, готовых встать в строй, но отсутствие вооружения мешало отправить их на фронт490. Уже на 14-й день мобилизации генерал Д. Д. Кузьмин-Караваев пришел к выводу, что существующего запаса (4 275 400 винтовок системы Мосина и 362 019 системы Бердана) не хватит для войны. Так как этот запас превосходил предвоенные оценки требуемого запаса вооружений, то в 1914 г. русские оружейные заводы, производившие «мосинки», были загружены: Тульский – на 7 %, Ижевский – на 9 % и Сестрорецкий – на 12 % мощности. В июне 1914 г., например, Тульский завод выпустил одну боевую винтовку, в июле – одну учебную. Развернуть от этих цифр ускоренное производство, естественно, было невозможно.

Д. Д. Кузьмин-Караваев командировал в Японию полковника В. Г. Федорова с заданием купить 1 млн винтовок, однако ему удалось выполнить это поручение лишь на пятую часть. Уже в конце 1914 – начале 1915 г. пограничники, полиция, жандармерия получили японские винтовки взамен трехлинеек, поступивших в распоряжение фронта. В результате этого в начале войны войска не чувствовали нехватки в ручном стрелковом вооружении. Это происходило, в частности, и потому, что новые подразделения в тылу не создавались, пополнение следовало прямо на фронт. Кроме того, в ходе боев армия понесла большие потери в вооружении, и до весны 1915 г. не был организован централизованный сбор оружия с поля боя.

Примерно та же ситуация сложилась и с пулеметами. Полагавшейся довоенной нормы в восемь пулеметов на стрелковый полк и кавалерийскую дивизию вскоре оказалось недостаточно для обеспечения боя. Некоторые части перестали отсылать в тыл трофеи и сами переделывали их под русский патрон. Однако снабжение патронами и этих полков продолжалось по отчетности, по существовавшему штату. В январе 1915 г. начальник Генерального штаба генерал М. А. Беляев неоднократно повторял, что в случае, если будет решен вопрос с вооружением, он готов поставлять фронту по три армейских корпуса ежемесячно491. При этом общий некомплект русских армий приближался к цифре 500 тыс. человек, в ряде частей некомплект достигал 50 %492.

В июле и августе 1914 г. фронт получил 52 легких, 15 мортирных, шесть горных и семь тяжелых парков; в сентябре – 23 легких, семь мортирных, семь горных и ни одного тяжелого парка; в октябре – 20 легких, 11 мортирных, семь горных и пять тяжелых парков; в ноябре – 12 легких, девять мортирных, два горных и четыре тяжелых парка; в декабре – 16 легких, пять мортирных, три горных и два тяжелых парка493. Очевидно, что лучше всего русская артиллерия снабжалась в первый месяц войны, а в первые три месяца она получила гораздо более половины поданного за пять месяцев снарядного запаса: 95 из 123 легких, 33 из 47 мортирных, 20 из 25 горных, 12 из 18 тяжелых парков. При этом снабжение армии снарядами в декабре 1914 г. уменьшилось по сравнению с августом по разным показателям в 3,25 раза (легкие парки), в 3 раза (мортирные), в 2 раза (горные парки), в 3,5 раза (тяжелые парки). Это, конечно, отнюдь не означало, что все поданные парки были использованы. В целом неплохо обстояло дело со снарядами к полевым орудиям.

За первые пять месяцев войны их расход в среднем составил 464 тыс., то есть к январю 1915 г. из запаса в 6420 тыс. было израсходовано только 2320 тыс. Безусловно, снарядный голод был, но о нем можно говорить лишь применительно к тяжелой артиллерии. Ее количество, да и мощность были недостаточными: 76 орудий калибра в 42 линии, 512 гаубиц калибра в 48 линий, 164 гаубицы калибра 6 дюймов. При этом расход на самые распространенные виды полевой тяжелой артиллерии – 48-линейную и 6-дюймовую гаубицы составил: на первую – 70, на вторую – 100 в месяц. В 1915 г. ситуация мало изменилась – 122 и 144 в месяц. В условиях маневренной войны эти цифры мало волновали Ставку, Н. Н. Янушкевич и Ю. Н. Данилов не беспокоили Главное артиллерийское управление запросами о снарядах к орудиям выше трех дюймов494.